Долгие зимние вечера Михаил проводил дома, потому что мать частенько болела, а дед Иван, оставив работу, как-то сразу одряхлел, стал совершенно немощным. Мать советовала Михаилу жениться, чтобы не связывать себе руки домашними хлопотами, и Михаил обещал подумать.
А думал о Милке Карасевой.
Не верилось ему, что Милка могла забыть его совсем; думалось, что разрыв произошел по причине ее взбалмошности, юного сумасбродства, — она ведь неглупая, искренняя, любила его, она все поймет со временем.
Он доставал и перечитывал письма, нежные, тоскующие, особенно в первые полгода его службы. Какими ласковыми именами она только его не называла, как только не уверяла в своей любви, без которой ей нечем было бы жить, как заклинала верить ей и спокойно служить, зная, что его ждет родная девушка, невеста! Сама называла себя и родной ему, и невестой. А его — «мой пастушок», «милый, родной мой», «святой и чистый мой архангел Михаил». Везде — мой, мой, мой!
И Михаил верил — не забудет. Он ведь хорошо знал ее. Это для других, для всей Матвеевки она была отбойной Милкой Карасевой, шальной и непостоянной, а он-то знал ее получше. Как же он отступится от нее теперь? Пройдет увлечение, и останется она одна. Правда, Милка оформила брак со своим доцентом, но Васярка Бадаев писал, что, похоже, это дело ненадежное. Как же он, Михаил, будет жениться сейчас, нельзя ему жениться.
Михаил обзавелся книгами по ботанике, выписал через бибколлектор многотомную «Жизнь растений», и первая зима пролетела для него незаметно. Правда, случались беспокойные дни, когда приходили письма от Васярки Бадаева.
Васярка писал, что почти каждый день «видается» с Милкой (она училась на третьем курсе зоофака, а Васярка поступил на факультет механизации того же сельхозинститута), и Милка не однажды давала понять, что брак ее оказался неудачным, и спрашивала, как, мол, он там, Михаил наш, не женился ли, дружит с кем из девчонок или нет.
Первая самостоятельная пастушья весна Михаила выдалась трудной. В апреле, в самую распутицу, умер дед Иван, смерть эта больно отозвалась в нем.
Михаил лежал в траве на берегу тихой Кондурчи, рядом паслась, поминутно фыркая от мошкары, лошадь, стадо стояло в воде, спасаясь от жары и слепней.
Только что ушла Милка, неожиданно явившаяся в луга, и Михаил еще не успокоился после этой встречи.
Милка приехала вчера, приехала с мужем, и Михаил, узнав об этом, весь вечер не находил себе места.
«А я всю ночь не спала,— рассказывала сегодня Милка.— Хотела вечером прибежать к тебе, да неудобно. Здесь же не город, всем сразу станет известно. Сегодня встала, говорю маме: давай я обед отцу отнесу в луга».
«Если боишься огласки, зачем пришла? — сказал Михаил. — Или воровская любовь слаще?»
«Господи, как ты говоришь, Миша, — «огласка», «слаще»! Это ты в деревенского мужика играешь, да?»
«Почему играю. Я и есть деревенский. Пастух».
«Пастух — мой отец, а ты… Ты другой, ты чистый, нежный, впечатлительный».
«А разве твой отец грубое и грязное животное?»
«Зачем ты сердишься на каждое мое слово, Миша? Я же люблю тебя и всегда любила, как ты не понимаешь?!»
Она сидела напротив, натянув юбку на колени, виновато смотрела на него, и слегка подведенные родные ее глаза беспомощно синели, прося пощады. Михаил отметил, что она чуточку похудела, стала собранней, серьезней, но от прежней взбалмошности вряд ли полностью освободилась. Она глядела на него так, будто готовилась перерешить самое сложное и однажды уже решенное.
«А муж?» — спросил он.
Милка рывком вскинулась на колени, обняла его, свалив на траву, и как сумасшедшая стала целовать лицо, шею, глаза, волосы, смеясь и плача. Михаил не мог освободиться от ее бурных, неистовых объятий, но тут угрожающе зарычала Найда, и Милка опомнилась: села, поправила растрепавшиеся волосы.
«Она что, ревнует?»
Михаил засмеялся:
«А ты как думала! С такой охраной меня не скоро возьмешь».
«Ты посмотри, какие у нее злые глаза. Она вправду ревнует, она слопать меня готова!»
Михаил подозвал собаку, погладил ее по голове и достал из сумки кусок хлеба. Найда легла поодаль и стала есть, подозрительно кося глазом на Милку.
«Ты все же не ответила мне, — сказал он, — О муже», Милка нервно засмеялась:
«Разве? Прежде ты был догадливей».
«Прежде у тебя был только я».
«У меня и сейчас только ты, а он… Его экономика колхоза теперь больше интересует, материал для докторской нужен».
«За материалом он мог поехать в любой колхоз».
«Зачем в любой, когда тут ему и отдых бесплатный, и материал под руками, и я под боком. Ради удобств и спокойствия он на все согласен».
«Вряд ли он рассчитывал на спокойствие и удобства, когда познакомился с тобой».
«Плохо ты меня знаешь, Миша. А его совсем не знаешь. Он все рассчитал, все скоро понял. Сельская девчонка, первокурсница, впервые одна в городе, скучает по дому, парней отшивает, — значит, кто-то уже есть, и почему он, молодой преуспевающий доцент, не может заменить того неизвестного, несуществующего для него парнишку, чтобы иметь миленькую жену, домовитую хозяйку. Да, да, я умею быть и домовитой, он это почувствовал. А от тебя в то время почти целый месяц не было писем…»
«Мы ездили на тактические учения, я же писал потом».
«Потом было поздно».
«Да? Месяц нет писем, и… уже поздно».
Милка заплакала:
«Не месяц, ну как ты не понимаешь! Я же одна там очутилась, четыре месяца жила одна, и если бы я не любила тебя так безумно, не тосковала, ничего бы этого не случилось. А он знал, когда проявить внимание, утешить. И еще вечер тот новогодний…»
Сморкаясь и вытирая слезы, Милка сбивчиво рассказала, что в новогодний тот вечер, будь он проклят, ей было особенно тоскливо, а этот ее будущий муж вызвался проводить до общежития. Девчонки еще оставались на вечере, ну и все самое серьезное произошло. Потом уж куда отступать…
«А писала, что любишь его».
«Как же мне еще написать? Тебе-то? Не могла я иначе. И сейчас не могу. Без тебя. Брось ты свое пастушество, уедем отсюда, Миша! — Милка ткнулась головой ему в колени, обняла но когда опять зарычала Найда, крикнула в отчаянии:— Да прогони ты проклятую эту собаку, не могу я так уйти! Твоя же я, вся твоя, Миша!»
«Я так тоже не могу, — сказал Михаил подавленно. — Если уж моя, то насовсем, а тут… тайком — пошлость какая-то после стольких мучений».
«Какой ты глупый, господи! Ну почему, если мы любим друг друга! Его нет для нас, понимаешь!»
И опять бурные объятия, поцелуи, слезы. Разве можно парню устоять при таком натиске? Да и зачем…
Уставшие, смущенные, счастливые обретенной наконец близостью, объединенные ею, они бродили по пояс в пахучих травах, Михаил собирал луговые цветы, а Милка планировала совместное их будущее. По этому плану Михаил должен стать агрономом, Милка будет здесь зоотехником, а Васярка Бадаев возвратится инженером. За одну-две пятилетки они преобразят родную старую Матвеевку, сделают из нее благоустроенное село.
Она ушла победительницей, прижимая к груди большой букет луговых цветов, и Михаил долго смотрел ей вслед, в сторону Матвеевки, где среди зеленого моря трав долго колыхалась зовущим цветком ее оранжевая кофточка.
Степь не то чтобы изменилась с ее уходом, нет,— она стала еще краше, особенно луговая пойма.
— В общем, Михаил, говоря высоким слогом, вновь обрел личное счастье. Но вместе с этим счастьем поселилась в его душе и тревога. Милка опять вернулась в город, забрасывала его оттуда письмами, но разводиться с мужем не торопилась. Она писала, что муж ее толковый экономист, он может многое дать будущему сельскому руководителю и специалисту, к тому же мать с отцом благоволят зятю, а возвращаться опять в общежитие не очень приятно. Михаил справедливо увидел в этом не только сухой рационализм, но и элементарную непорядочность. И впервые задумался: кого же он любит, с кем связал свою судьбу?
Усложнились и отношения с Карасевым. Узнав, что его дочь опять потянулась к Михаилу, Карасев рассердился. Он не то чтобы полюбил городского зятя, но, побеседовав с ним и узнав, что он интересуется всерьез экономикой колхозов, проникся уважением к его учености, положительности. Шутка ли, его зять почти профессор, жалованье получает хорошее, квартира у него в городе двухкомнатная, со всеми удобствами, непьющий, машину собирается купить.
«Ты к моей Милке не касайся, — заявил он Михаилу.— Побаловались, и хватит. Раньше надо было не хлопать ушами. Теперь она при месте, и не касайся».
Дней десять спустя получил от Милки, что документы на развод она подаст на днях.
Михаил, как говорится, воспарил духом и сказал матери, что скоро у нее будет сноха.
— Вот и слава богу, сынок, а то ты все один и один. Я уж, грешница, подумала, что ты, как дед Иван, только об своем стаде хлопочешь.
Михаил оставался пастухом еще два года, а потом все же стал студентом, хотя и планировал прожить свою жизнь, как покойный дед Иван. Не выходило у него так, не получалось.
Понятно, что Милка встретила его решение с восторгом и вскоре развелась с нелюбимым мужем. Правда, она хотела развестись два года назад, когда они окончательно сблизились с Михаилом, но сразу это не получилось. Милка настойчиво тянула Михаила в институт, родители и слышать не хотели о разводе, а муж, узнав о любовнике, оказался терпеливым, в надежде, что ее увлечение скоро пройдет. Он был настолько великодушным, что беспрепятственно отпускал ее в Матвеевку, хотя она прямо говорила, что едет к Михаилу. Конечно, ответом на такое великодушие были бурные сцены— Милка умеет их закатывать, — и в конце концов муж попал в больницу с инфарктом. Тут уж не разведешься.
Она все-таки благородная, Милка Карасева, благородная и чуткая. Несколько месяцев муж не вставал с постели, и за это время она ни на один день не отлучилась в Матвеевку, все время заботливо ухаживала за мужем. И в редких письмах Михаилу не жаловалась, что ей трудно, писала о большом самообладании мужа, об уважении к нему, о том, что он, в сущности, неплохой человек, умный, добрый, многообещающий ученый. Он почти закончил докторскую и, если бы не ее безумства, не болезнь, теперь бы защитился.
После таких писем настроение у Михаила, конечно, не повышалось, и Милка, успокаивая его, сообщала, что муж страдает одним большим недостатком — любит ее. Безнадежно.
Словом, эти годы достались трудно им всем, особенно Михаилу. Он не мог смириться, что встречи с любимой женщиной надо утаивать, воровски делать то, на что они имеют полное право. А открыто встречаться было нельзя — это, же Матвеевка, не город, все на виду, к тому же Карасев и слышать не хотел о Михаиле. Сменять городского профессора на деревенского пастуха! И даже когда Милка развелась с мужем, Карасев не стал добрее к Михаилу, и они смирились: тогда им было не до свадьбы — Милка сдавала госэкзамены и готовилась к самостоятельной работе, а Михаил поступал в институт.
Конечно, позже они могли бы пожениться, но тут уж сказалась инерция, к тому же встречались они теперь только в летние каникулы Михаила, встречались открыто, а для таких встреч вряд ли необходимо брачное свидетельство.
