Семья Черногорских приехала в наше южное село из далекого заснеженного городка на побережье Белого моря. Муж с женой, двое детей: мальчик 10-11 лет и девочка лет пяти. Белолицые, белокурые и курносые дети были очень похожи на мать. Отец, наоборот, был смугловатым брюнетом с острыми чертами лица.
Немного погодя село с удовольствием перекатывало от дома к дому, обрастающий подробностями, липкий слушок:
Тамара-то в своем Н-ске от мужа загуляла, ушла с хорошей работы, забрала детей и уехала с любовником на юга. Так для селян прояснился вопрос с непохожестью детей и мужа Тамары.
Вскорости слушок постепенно утих. Черногорские жили крепко и дружно. Завели корову, гусей, кур; сажали огород. Привыкали к жизни в селе, осваивая нехитрые премудрости хозяйства. Чернявый Семен жену, в отличие от сельских мужиков, не гонял. С детьми ладил, с соседями не воевал. Возле дома установил круглую карусель, и с тех пор детский гомон под их окнами не смолкал, а «у Черногорских» стало любимым местом наших сборищ.
Надо сказать, что Тамара Константиновна (а именно так, по имени-отчеству, сравнительно молодую северянку стали почти сразу называть в селе) оказалась милой, приветливой и весёлой женщиной. С небольшой хитрецой в лице, но довольно открытой улыбкой, она легко нашла новых подруг и без труда вписалась в сельскую жизнь. Работала Тамара Константиновна фельдшером в нашем медпункте.
И мы частенько бегали к ней без причины, неумело жалуясь то на першение в горле, то на головную боль, так притягательна была ее необычная ласковость и не местная красота.
Ариша, дочь Тамары Константиновны, такая же легкая и улыбчивая, как мать, быстро стала любимицей в детском саду и неизменной звёздочкой детских утренников. На карусельных покатушках она заливисто хохотала, встряхивая копной длинных пшеничных волос, и через несколько лет обещала стать одной из первых красавиц на селе.
В то лето Черногорские большой шумной компанией, с детьми и с друзьями, на нескольких машинах отбыли на море. Я с особенным нетерпением ждала их возвращения, т.к голубоглазый тринадцатилетний Антон, сын Тамары Константиновны, с некоторых пор будоражил моё девичье воображение хитрой улыбкой и слишком длинной челкой.
Через неделю село охнуло и загудело. До нас, детей, долетали обрывки непонятных фраз и страшных разговоров. Мы как завороженные бегали от двора к двору, собирая крупинки информации. Взрослые отводили глаза и вздыхали. В сельской столовой повариха тетя Надя гремела чанами и алюминиевыми ложками. В стройцехе остро запахло свежим деревом и столяр Федор Семенович охапками выносил пушистые витые стружки. Село готовилось к похоронам.
Так дружно отбывшая к морю кавалькада машин, возвращалась в село вразнобой. Кто утром, кто вечером, кто среди ночи. Магнитолы молчали, пассажиры выходили не выспавшиеся, хмурые и растерянные. Последними приехали Черногорские, машина въехала во двор поздно ночью, почти под утро. Тяжёлые ворота с лязгом захлопнулись, зажглись фонари во дворе.
Село просыпалось шумно, бойко и торопливо. Раскатистым эхом гоготали пухлые гуси, мычали коровы, звенели подойники, сухо щёлкал в пыли кнут пастуха. В доме Черногорских свет был не выключен с ночи. Тамара, с всклоченными, наспех забранными в узел, волосами, сидела на полу, покачиваясь со стороны в сторону. Она не видела, как её дом потихоньку заполняется людьми. Одна соседка выгоняла после дойки застоявшуюся корову Черногорских, другая загоняла под навес их разбежавшихся кур, две женщины хлопотали в доме.
Тамара Константиновна, покачиваясь, смотрела прямо перед собой сухими воспалёнными глазами и не видела ни зелёных лепестков на обоях, ни тонкого кружева занавесок, колышущихся от сквозняка.
Она видела море.
…Тот день был особенно шумным. В компании намечалось празднование: день рождения Ирины, невысокой смешливой женщины, с которой у Тамары были неплохие приятельские отношения. Шумно обсуждали необходимый перечень покупок, нехитрое меню. Назначали ответственных «за руль», таковым быть вызвался Семён поскольку не имел к спиртному особого пристрастия.
Тишину дикого пляжа нарушал весёлой гомон: мужчины натягивали тент, разжигали костёр, женщины гремели посудой, периодически покрикивая на ватагу детей, плескавшихся у берега. Немного позже заструился вдоль берега аппетитный аромат шашлыка, многообещающе забулькало по стаканам вино, зазвучали тосты…
Праздник был в самом разгаре, когда захмелевшей компании захотелось мороженого. Именинница подхватила под руку Семёна и увлекла к машине. Услышав призывный женский смех, Тамара заколебалась.
Как бы хорошо она не относилась к Ирине, острые зубки ревности куснули разгоряченное вином сердце…
Она не хотела портить такой чудесный день переживаниями и окликнула сына, пускающего в стайке подростков блинчики по воде:
— Антош, я поеду с Семеном. Мы скоро вернемся.
— Хорошо, мам, — не оборачиваясь отозвался сын.
Тамара, махая рукой: «Стойте, я с вами!», побежала к заурчавшей машине.
— Мама!- Ариша щурясь и откидывая мокрые пряди с лица, стояла у самой кромки воды, — ты куда? Возьми меня с собой!
— Мы едем за мороженным! Я скоро вернусь. Слушайся Антона! — на бегу обернулась Тамара
— Хорошо, мам. Привези мне стаканчик с розочкой! — дочка отбила брошенный кем-то из детей мяч и побежала за полотенцем.
…Их не было около получаса. Уже издали Тамара увидела, что в воде никого нет, а большая толпа людей, гораздо больше, чем их компания сгрудилась недалеко от места празднования.
Внезапно она услышала стук собственного сердца, казалось оно теперь находилось во рту, бешено пульсировало и не давало вздохнуть. Увидев Тамару одна из женщин, истошно заголосила и бросилась к ней. Ноги у Тамары стали ватные, в глазах потемнело, она лихорадочно искала глазами в толпе своих детей. «Антон! Ариша!», — как ей казалось во все горло кричала она, но смогла произнести только бессвязный поток нечленораздельных звуков. Кто-то обнял ее за плечи и легонько повел сквозь толпу. Люди расступились.
На мокром истоптанном песке лежало, вытянувшись стрункой, бездыханное тельце семилетней Ариши. У ее головы на коленях, упершись ладонями в песок, стоял Антон. Его рвало мутной солёной водой.
У Тамары подкосились ноги и она потеряла сознание.
Очнулась Тамара от резкого запаха нашатырного спирта. Острой раскаленной спицей виски проткнуло воспоминание. Все вокруг происходило как в замедленном фильме. Фильме без звука. Больница. Морг. Опознание. Люди в халатах. Люди в форме. Документы. Рядом Семён. Что-то льётся ей горло и , чтобы не захлебнуться, она делает глоток. Это чай, холодный крепкий чай.
Потихоньку звуки к ней возвращались: голоса она слышала отдаленно, будто бы сквозь несколько слоёв ваты. О сыне не спрашивала. Она не спрашивала вообще ни о чём. Плотно укутавшись в тяжёлое покрывало молчания, Тамара раз за разом мысленно отматывала время назад. Туда, где она бежит к машине, не желая, чтобы подруга уехала с Семёном. Туда, где Ариша просила привезти ей стаканчик с розочкой. Туда, где всё было как прежде.
По возвращении домой ничего не изменилось. Тамара на происходящее вокруг никак не реагировала и в подготовке к похоронам участия не принимала.
Не знала она и о том, что в первое же утро по приезде Семён отправился на почту и отбил в далекий Н-ск страшную телеграмму.
В день похорон всё село собралось у Черногорских. Люди бесконечным потоком шли к их дому, улица возле возле которого было заставлена машинами. Как неиссякаемый ручеёк односельчане заходили в дом дом и выходили обратно. Детвора, присмиревшая от неведанного доселе события, расселись на низеньком заборчике во дворе, как нахохленные цыплята.
Тишина стояла такая, что ее можно было резать ножом. Тамара неподвижно и безучастно сидела у изголовья нарядного гроба . Рядом сидел заплаканный Антон. Семён, единственный, кто здоровался с подходящим людьми и принимал соболезнования.
За воротами взвизгнула машина с шашечками. Из неё вышел высокий красивый мужчина, ни с кем не здороваясь, молча и тяжело сутуля плечи, вошел во двор.
Люди расступались, пропуская незнакомца.
— Папа! — крик Антона всколыхнул тяжелую застоявшуюся тишину.
Паренёк бросился навстречу мужчине, который неловко обнял его, и горько, навзрыд, заплакал. Отец молча уткнулся лицом в макушку сына, до боли стиснув зубы. Тамара медленно, нерешительно, застывая на каждом шагу, подошла к бывшему мужу.
— Женя, — только и успела произнести она. Мужчина выпустил из объятий сына и отшатнулся от Тамары с смесью горя и ненависти на лице.
— С@ка! — глядя ей прямо в глаза, выдохнул он глухим севшим голосом.
Не выдержав его взгляда, Тамара охнула, грузно осела на пол и наконец душераздирающе завыла, закрывая лицо ладонями. Заголосили в унисон женщины, тяжело завздыхали мужчины. Тишина закончилась.
…После похорон Тамара Константиновна вышла на работу потухшая, с безжизненным голосом, как тень она безучастно выполняла свои обязанности. Карусель у двора пустовала, лишь изредка на нее вспархивали соседские куры, да по вечером, возвращаясь из стада, коровы лениво почесывали об неё свои тяжелые бока. У Черногорских мы больше не собирались…
Эта трагедия долго ещё питала сельские разговоры. Люди разделились. Кто-то Тамару осуждал, другие сочувствовали. Чего в случившемся больше — неотвратимости cудьбы или страшной расплаты за принятые решения — каждый определял для себя сам.
На мой взгляд верно одно: какие бы решения мы не принимали в своей жизни, все они напрямую влияют на последующие события. Мы сами творим свою cудьбу. А что думаете вы?
Ольга Одаренко
