Валерий Сюткин: «Я король вялого фитнеса. Преодоление — это не мое»

В своей авторской рубрике «Раздевалка» Ольга Ципенюк вызывает очередного героя Men’s Health — теплого и расслабленного — на откровенный разговор: сперва о физической подготовке, а дальше обо всем на свете. В этом раз ее визави — музыкант Валерий Сюткин.

Вас часто можно встретить здесь, в «Олимпийском»?

Честно? Перед вами король вялого фитнеса — так я себя позиционирую. Раньше я ходил в спортзал на Чистых прудах — в этом районе я родился, вырос и живу. А когда зал закрыли, перебрался сюда, в World Class: здесь русский бильярд, в который я играю регулярно, мне удобно совмещать игру с тренировкой.

Можете вспомнить первое в жизни посещение спортзала?

В школе, конечно, в первом классе. Я учился на Покровке, зал был не очень — баскетбольное кольцо, точно помню, было прибито к стене. Мы разбегались, взлетали ногами по стенке и мяч сверху туда — р-раз! Эффектно. В вышибалы играли, в пионербол — это как бы волейбол, но не в одно касание, а поймал мяч, зафиксировал, подумал, куда бросить, потом кидаешь. Кроссы бегали, зимой на лыжах, потом прыжки через козла. Научился крутить на козле круг ногами — пресс хорошо укрепляет.

А во дворе в футбол, в хоккей играли?

Тогда же блистали Харламов, Третьяк — и мы, пацаны, конечно же, играли в хоккей, летом — на асфальте, зимой — на льду Чистых прудов. Два ботинка «прощай, молодость» ставятся в виде ворот, и ты гоняешь на коньках среди катающихся девушек, периодически их сбивая. Помню лампочки над катком — они сегодня висят так же — и, главное, музыку, которая осталась на подкорке и определила весь мой вкус: твисты Арно Бабаджаняна в исполнении Муслима Магометовича Магомаева, Эдуард Хиль с песнями Аркадия Островского, Тамара Миансарова, Майя Кристалинская. Тогда я музыкой не интересовался, но она звучала — и, как выяснилось, осталась во мне навсегда. Так что, когда мне надо было спеть «Ты никогда не бывал» дуэтом с Муслимом Магомаевым, я ему признался: «Вы не представляете, сколько раз я это слышал в детстве — не приходя на ваши концерты, а на катке. Это всю жизнь звучит в моей голове».

А как музыка вытеснила все остальное, спорт в том числе?

В школе я был круглым отличником, пока не узнал, что такое рок-н-ролл. Отлично помню этот момент: 1972 год, мне 13–14 лет, по телевизору идет программа «В объективе — Америка». Ведущий Валентин Зорин подробно рассказывает, как загнивает капитализм, в качестве заставки — вертолет над Бруклинским мостом, а за кадром звучит «Can’t Buy Me Love». И у меня мурашки по телу — вау! Назавтра я сказал ребятам, которые во дворе играли на гитаре: «Научите меня». Они говорят: «Сам учись».

Я попросил маму: «Купи гитару, я очень хочу научиться». Мама купила — хорошую, чехословацкую. Открываю самоучитель, там написано: «Темперированный строй» — и тому подобное. Закрываю, опять иду к ребятам: «Слушайте, мне вот эта песня нужна, битловская, «Can’t Buy Me Love». Они: «Ну, ты начни с ля-минора, попроще». — «Мне нужна только она, я хочу сразу ее». — «До-мажор учи».

Знаете, пальцы на струнах крестиком, одним — на эту струну, другим — на ту, вот и первый аккорд. За неделю у меня все пальцы в кровь, но песню я выучил. Прихожу к парням, русскими буквами себе написал: «Ай’л бай ю э даймонд ринг, май френд». Ну и спел.

Вы с детства были спортивным?

Я не был звездой микрорайона, но играл во все очень прилично — у меня неплохая координация. Научился делать на турнике выход силой: подтягиваешься и этим же движением, в один хват, выходишь наверх. В 1971 году была Спартакиада народов СССР — делал там что-то массовое с гимнастами. Но, повторюсь, все убила песня «Can’t Buy Me Love». Когда я научился ее играть, мне ребята, которые постарше, сказали: «Место гитариста занято, есть место барабанщика». — «А где взять барабаны?» — «Твоя проблема». Тогда мама меня, 14-летнего, устроила летом продавцом в магазин «Свет» — в нарушение всех законодательств — на место подруги, которая, как мама выразилась, «укатила с хахалем на юга». Постоял за прилавком, а подруга мне отдала потом свою зарплату за два с лишним месяца. Эти 280 рублей я понес спекулянтам, и в индийском ресторане «Джалтаранг» человек по фамилии Изюмов продал мне какие-то барабаны, а к ним даже две колонки.

Дома можно было стучать? Это же вечная проблема барабанщиков.

Дома я стучал по папиному рабочему креслу — оно было дерматиновое, мягкое. Потом узнал, что на барабанах играют еще и ногой, и это стало большим потрясением. Но в целом я быстро в это въехал и через два года играл рок-н-ролл в ЖЭКе № 9 в Трехсвятительском переулке. Там была 35-я английская школа — центр танцевальной жизни района, в нее приходили люди с Хитровки, Покровки, Ильинки и даже с Таганки. Все время вспыхивали драки по территориальному признаку. Я работал миротворцем, фактически Шиндлером, — друзей-музыкантов защищал вот так, грудью: «Моих евреев не трогай!» В общем, как только начался рок-н-ролл и девушки стали замечать парня, который что-то из себя представляет, я решил, что спорт не для меня.

Стало общим местом говорить, что Сюткин выглядит невероятно молодо для своих лет. Вам 61 — этого не скажешь ни издали, ни сидя рядом.

Это мамина генетика и энергия. Маме 86 лет, она каждый день садится на метро и едет в Большой театр — это настоящий преданный поклонник балета. Спросите у любого исполнителя, будь то Николай Цискаридзе или Светлана Захарова, — ее все знают, называют любя «Сюткина мать».

Она не пыталась вас направить в балет?

Никаких шансов не было — ни у нее, ни у меня. У меня в доме вечно звучали Beatles, Led Zeppelin, отец орал: «Прекрати эту вакханалию!» Но я знал, как действовать: включал вначале либо Grand Funk, либо Led Zeppelin, а потом ставил Beatles — песню «Michelle» или «Girl». И отец говорил: «Ну вот же, есть нормальные, человеческими голосами поют». То есть битлов я прямо официально протащил в семью.

Ну не может в 61 год такое физическое состояние, как ваше, определяться только маминой генетикой и энергетикой.

Внешность — это ошибочное. Я в какой-то мере поддерживаю Черчилля, который говорил: «Своим долголетием я обязан спорту — я никогда им не занимался». Главное в том, чтобы хорошо выглядеть, — характер, он всегда виден на лице. Никому не завидовать, никакого самокопания, ничего лишнего не принимать близко к сердцу. Ну и двигаться много — просто ходить пешком.

Опишите свой обычный день, с концертом или без. В нем много места пешим прогулкам?

Я бы сказал лучше не так: есть обычный день, когда моя любимая женщина в Москве, и есть день без нее. Когда Виола дома, она готовит нам завтрак — я в нашей семье только разогреваю. Сейчас Виола в Юрмале, делает у нас в гнездышке ремонт, а мне надо работать в Москве — так что завтракаю я в общепите.

Рядом с домом есть несколько демократичных точек, туда я иду пешком — где-то километр. На тренировку — тоже пешком, вот еще пара километров. У меня есть велик маленький, но на нем несолидно, да и опасно — пешочком лучше.

Еще прогулка с любимой собакой: у меня недалеко от дома есть секретный бульварчик — тоже пара-тройка километров наберется. А вот в Юрмале — это мой второй дом, поскольку жена — рижанка, — получается минимум десять километров в день.

Как проходит ваша обычная тренировка?

Повторюсь, я — король вялого фитнеса, поэтому, придя в зал, первым делом сажусь в шезлонг. Мне повезло: я с первого дня в этом World Class, поэтому захватил вместе с «Газпромом» ВИП-раздевалку, видите — здесь всего 14 шкафчиков. С сумкой не хожу: оставляю после тренировки мокрые вещички, а через сутки прихожу — они в пакетике чистые-стираные, очень удобно. Как говорится, входит в стоимость тура. И вот я пришел, сел в шезлонг, надел халат и задал себе важный вопрос: «Надо ли тебе это сегодня, Валера?» Вообще-то, я ответственный парень — чтобы быть в форме, могу себя заставить немного нагрузиться. Часто после тяжелого перелета возвращаешься и буквально на автомате идешь в зал, но только на месте решаешь — тренироваться или отдыхать.

Если вы все-таки решаете потренироваться — как именно?

Занимаюсь без тренера — у меня в жизни так много общения, что я люблю проводить время один. Первая мысль — идти на дорожку или нет. Если пошел — провожу там минут двадцать, пробегаю километра три.

На дорожке я думаю. Для меня главное в занятиях физкультурой — не преодоление, как у качков, а мыслительный процесс. Не фанатично наблюдать, как эта мышца работает, как та, а просто — пошел, похвалил себя («Вот это польза, я молодец»), а дальше начинаешь думать: что, если во втором отделении нам с Игорем Бутманом сделать вот такую аранжировку… Но при этом ты продолжаешь механически идти по дорожке — вот как я люблю. Преодоление типа «Валера, ну давай, ну еще рывок!» — это не мое.

Макаревич как-то сказал мне: «Давай нырнем». Я ответил: «Андрей Вадимович, я люблю самолеты, моя стихия — небо». В море, даже на каких-нибудь Мальдивах, даже на глубине по пояс, если мимо проплывает скат, ничего приятного я не испытываю. Это его территория, я не хочу в нее лазить, мне достаточно посмотреть Жак-Ива Кусто. Поэтому я просто хожу на дорожке — заметьте, хожу, не бегаю. Почти все мои ровесники имеют проблемы с коленочкой: многие из них бегали, многие горнолыжники — не вытащить с трассы. Но это тоже не мое. Хотя тут недавно я разыграл Лысенкова. Снимали «Живую жизнь», и он говорит: «Ты на лыжах катаешься?» — «Ну, так… Где я и где лыжи…» Он завозит меня в Красногорск: «Вот ты и попался. Я, как экстремал-горнолыжник, сейчас буду тебя учить». Поднимаемся на гору, делаю вид, что дрожат коленки, говорю: «Вот отсюда надо съехать, да?» — «Да. Тихонько едешь, ноги держишь плугом и вот там останавливаешься». Начинаю спускаться, он едет за мной. Видит, как я набираю скорость, кричит: «Валера!» Разворачиваюсь спиной к спуску, при этом продолжаю движение: «Что?» Он смотрит с ужасом: «Остановись!» Я еду прямо, потом еще пару раз поворачиваюсь к нему лицом. В общем, он все понял, говорит: «Вот зараза, где ты так наблатыкался?»

Вы вообще любите скорость?

Люблю ездить за рулем, но если лет в 30–40 я выжимал из машины все, что можно, то сейчас — только не спеша, только в удовольствие. Вот в вашей рубрике я прочел про своих знакомых, которые в 50 лет мечтают Ironman пробежать. Мне хочется крикнуть: «Ребята, это надо в 30 лет делать, в 30!» Почитайте «Над пропастью во ржи» Сэлинджера. Лично я этот роман пересказал бы так: юноша — это человек, который хочет красиво умереть во имя какой-нибудь благородной цели, а мужчина — это человек, который готов во имя этой же цели смиренно жить.

Вернемся к тренировкам: вы встали на дорожку, обдумали аранжировку с Бутманом, дальше?

Да, подумал про аранжировку, подумал просто о Бутмане. Зазвонил телефон — ответил на ходу, решил какие-то вопросы — у меня же нет директора, сам все делаю. Дальше перехожу в уголок кинематики, пресс качать. Кинематические тренажеры дают мягкую нагрузку. Вы заметили, кстати, что я очень люблю слова «мягкий», «вялый», «округлый» — зачем мне жесткое, правильно? Жесткое — это к ребятам с телесами, а у меня первая задача — играть на гитаре, так что много висеть, хватать железо — это все не ко мне.

Бережете кисти, специально думаете про руки?

Да, жизнь дала мне пару уроков. В 2008 году я последний раз вышел на поле в качестве действующего футболиста в Форте-деи-Марми. Приятели сказали: «Ну что, начешем ветеранов «Интера»?» И вот мы собрались: Дмитрий Маликов, Игорь Бутман, Коля Писарев — он в свое время играл за «Спартак», Игорь Колыванов — «Динамо», Кирилл Гусев — ресторатор. Наш итальянский товарищ подогнал ветеранов «Интера», мы сошлись на кругленькой сумме, которую каждый ставит на кон, и начали играть — семь на семь на гандбольном поле. Я, как человек с хорошей реакцией, был поставлен на ворота. На какой-то минуте, совершая сейв, опираюсь на левую руку — там покрытие с виду как травка, а на самом деле — бетон, — и у меня вылетает локоть. То есть я просто вижу кость, которая торчит в сторону. Искры из глаз, боль дикая — а дело было в воскресенье. Спасибо доктору Вовочке Никитину, который оказался рядом, — с его безупречным английским и организаторскими талантами он прервал уик-энд какого-то итальянского гуру, вытащил его в клинику. Сделали снимок, руку вправили, еще раз снимок — все встало на место, слава богу, ничего не сломал. Неделя в гипсе, а отпуск только начался: вечеринки, вино — все с гипсом. Так я ушел из большого спорта. А в Москве ребята из олимпийского резерва мне руку восстановили — месяц ходил каждый день на физиотерапию.

Вернемся к вашей тренировке. Вот вы качаете пресс…

Три подхода по 15. Вообще надо 12, но я могу 15, так что делаю с удовольствием.

А дальше?

Дальше — в раздевалку, потом в баню.

И на этом — все?

Конечно. А зачем больше? Я ведь еще и пешком в спортзал пришел.

То есть вы так выглядите только благодаря пешим прогулкам, беговой дорожке и прессу?

А что особенного в том, как я выгляжу? У меня просто нет жира. А что такое отсутствие жира? Надо мало есть, друзья мои.

Хорошо, давайте поговорим про то, как вы питаетесь.

Питаюсь я так же вяло, как занимаюсь спортом. Ем два раза в день, не обедаю. Теория «после шести не едим» — она для тех, кто в десять идет спать, а я ложусь в два часа ночи. У меня вечером концерт, после него я голодный как волк — зачем мне эти ограничения? Но вообще, я с детства привык не брать в тарелку лишнего — еще до того, как все заговорили о Поле Брэгге и раздельном питании по Шелтону. Я это все читал, мне понравилось, но вегетарианцем не сделало — мы живем в северных широтах, не надо путать это место с пальмами и ярким солнцем 340 дней в году. Это там можно на растительной пище продержаться, а у нас надо обязательно пельмешки — хотя бы иногда. Главное — слушать организм: если я себя плохо чувствую, то вообще не хочу есть — и не ем. На мне курит фармацевтика — я не принимаю никаких препаратов.

Вернемся к диете. В чем вы себя ограничиваете?

Не ем соль. То есть вообще ничего не солю. Конечно, если мне дают соленый огурец — я съем, мама подаст мясо — я съем, но, если при мне готовят и спрашивают: «Посолить?» — говорю: «Не надо». И мне не пресно. Мы готовим дома только завтрак, ужинаем, как правило, где-то с друзьями либо сами в ресторане. И когда хочу осьминога по-сицилийски, я точно знаю место, в котором хочу его съесть. Хочу мясо, хочу пасту — знаю, где это будет приготовлено ровно так, как я люблю. В общем, комбинация разной кухни, но в целом достаточно здоровое питание. Не люблю соусы, не ем сахар очень давно.

Как с другими вредными привычками?

Курить я бросил году в 92-м в одно мгновение.

Чтобы перейти на сигары, да?

Объясню. Я стал дохать, закашливаться во время концерта — я же бегаю по сцене. А мы работали с «Браво» 200 концертов в год минимум, иногда по два-три в день. И ради работы — точнее, я не называю это грубым словом «работа», ради моего самого любимого занятия на Земле — я бросил курить, чтобы играть с полной отдачей. Когда-то мне платили мало, когда-то много — но я всегда работал на всю катушку. В общем, перешел на сигары. Но и их я не курю, когда понимаю, что этим буду что-то усугублять. Простуда, к примеру, нос заложен — зачем я буду сигару в себя пихать? Не стану в тамбуре поезда курить никогда или по улице идти в мороз с сигарой. Я сяду, найду хорошее место.

Нальете себе односолодового…

Точно, налью себе односолодовое лекарство. Это дезинфектор отличный, запомните, кстати.

И что, не больше пятидесяти граммов?

Ну — сто.

Когда вы в последний раз сильно напивались?

Очень давно. Я уже не могу, точнее — организм не дает. Помню хорошо эти юношеские ощущения: начинаешь веселиться — и все, без остановки. Но моему организму давно этого не надо.

Мне очень нравится эффект именно первого глотка, который чуть-чуть снимает напряжение. И все — нет желания потерять рассудок, забыться, не помнить наутро, что я говорил. Вы мне даже денег заплатите — я не буду пить.

Сто граммов, ну сто пятьдесят — дальше не смогу. И еще одно: никогда не мешаю напитки, я же был барменом и знаю, как это работает.

Вы были еще и учеником повара.

Точно, и это мне полностью отбило охоту готовить. А может быть, просто правильного учителя не было, ведь в любом деле нужен хороший проводник. Вот мне, например, не очень нравится воздыхание по Америке — мне так ее показали после моей любимой Италии, что я сказал: «Ну и фиг ли здесь делать? Где здесь я могу выпить приличный кофе, а не эту баланду? И что, вот это — ваш хваленый ресторан? Не смешите! Да он рядом не стоял с маленькой пиццерией под Амальфи, где бабульки готовят».

Но ведь именно из Америки родом ваш любимый рок-н-ролл.

Рок-н-ролл — да. Но большинство музыкантов из тех, что мне нравятся, все-таки английские. Хотя и Лондон не мое место абсолютно. Париж — да, я там просто растворяюсь. Но, честно скажу, Юрмала сейчас на первом месте. Почему? Близко. Вот сейчас я в Испанию летал — пять с половиной часов. Ночью прилетел, отыграл праздник, улетел — еще и через Хельсинки. На следующий день как будто тебя по голове ударили, но надо работать.

То есть вы почти не занимаетесь спортом, вы не пьете…

Почему же, пью. Здесь у меня даже есть некоторые разногласия с женой — она даже символически шампанского или белого вина не готова пригубить. И дети. Трое моих детей не пьют вообще.

Расскажете о них немного?

Всем очень нравится, как я о них говорю: «Все мои дети — приличные люди». Я их вырастил до 18 лет, поставил на крыло и сказал: «Удачи!»

Перестали деньги давать?

Да. Никакого финансирования. Школа, высшее образование — это на мне, а как институт окончили — ни копейки никто не получал. Считаю, что только в этом ключ к самостоятельности. Если их не отпускать — они теряют способность к выживанию. Ты обязан дать им полное понимание: нет денег — сидим дома, не ходим в кафе, не развлекаемся. И все это поняли и приняли, все работают, у всех свои интересы. Макс — в туристическом бизнесе, делает для приезжих из-за границы интересные туры: Байкал, Дальний Восток. Старшая, Лена, сейчас молодая мама, но в свое время я ее на биржу труда отправлял. Она окончила юридический, но юристом быть не захотела. Я устроил ее в British American Tobacco — все на английском, отчетность на английском, она тут же поняла, что языка не знает, впала в панику. Зато через год уже была там главная по сигаретам Vogue. А потом родила Васю. Ну, а у младшей, Виолочки, вообще все хорошо — все-таки это ребенок, который жил со мной с рождения и все сознательные годы. Она получила крепчайшее образование, в 15 лет я ее направил на international-бакалавриат.

Виола — театровед, да?

Театровед и историк искусств. Американский университет в Европе она окончила на английском, а Сорбонну — уже на французском, второй бакалавриат как режиссер театра. И вернулась в Россию — театр у нас интереснее, чем во Франции, это объективно. Отдельное спасибо хочу Галине Борисовне Волчек сказать. Когда я Виолу привел, она ей авторитетно сказала: «С твоей внешностью тебя сейчас начнут здесь таскать по сериалам. Потом эти жеребцы из Воронежа будут вокруг скакать, тебе оно надо? Езжай-ка ты получать серьезное образование — разное, в разных странах, — потом возвращайся и меняй театр». Что мы и сделали.

Мне нравится, когда люди проходят весь путь. Вот я поработал в глубинке первые пять лет и думал — на фига это было надо. А сейчас, по прошествии тридцати лет, понимаю, что в моем творчестве где-то звучит это 54-е место в плацкартном вагоне. Я что хочу сказать. Никаких головокружений от успехов! Никакие медные трубы тебя не возьмут, когда ты видел удобства во дворе гостиницы города Нарьян-Мара.

У меня знаете какие изобретения есть, патенты? Всегда, к примеру, возил с собой патрон нагревательный — он имеет цоколь и как лампочка вкручивается. Выкручиваешь в гостинице из настольной лампы лампочку, вставляешь этот патрон — yes! — в номере тепло. Я по всему миру летаю с одной и той же сумкой, которую никогда не сдаю в багаж, — там все самое необходимое. Все, что мне нужно из косметики, в крошечном формате — зачем таскать за собой эти банки-бутылки здоровые? Все закачивается в микротару, ни один лоукостер не может ничего со мной сделать, я для них неуязвим. Если в ручную кладь можно 8 кило, а у меня 8200 — могу легко весь перевес на себя надеть.

Как — на себя?

У меня есть такой жилет вассерманообразный: карманы сбоку, карманы внутри, карманы спереди и еще карманчик сзади. Могу хоть ботинки туда положить, если надо. К счастью, необходимость такая возникает нечасто — мы все-таки летаем бизнес-классом. Я же партнер для тех, кто меня приглашает, — не надо на мне экономить.

Что еще у вас в чудо-сумке?

К примеру, тапочки. Вожу с собой вьетнамки невесомые всегда, потому что это: а) душ, б) пляж, в) вдруг внезапно жара и ц) гигиена, я на чужую гигиену не полагаюсь. Дальше — водолазка, всегда с собой черная водолазка. Если мы работаем на улице и будет холодно, она пригодится. Костюм у меня черный, водолазка черная — будет стильно. Под эту водолазку я еще и термобелье надену, если в северные районы еду работать. Дальше — пиджак. Если я лечу со стыковкой и мне надо на стыковке переодеться, чтобы сразу на концерт ехать, есть такие пиджаки, в которых я и по жизни пройду, и на сцену выйду. Есть и с капюшоном, и с подстежкой снизу — на пиджаках не экономлю никогда. Помните, к Ване Урганту приходил Флойд Мейвезер — американский боксер, чемпион мира в пяти категориях? У этого Мейвезера знаменитый такой взгляд, которым он перед боем как бы деморализует противника. И вот Иван говорит: «Мы вас не можем попросить побоксировать, это слишком дорого. Но вот этот ваш взгляд знаменитый — пусть гости студии его испытают на себе». Выходили по очереди люди из публики, он смотрел им в глаза. Я тоже вышел, и первое, что сказал Мейвезер: «Вау, какой пиджак! У меня дома такой же». Есть итальянские ребята, которых знает весь мир, — эти пиджаки они шьют.

Вы почти сорок лет на сцене — чувствуете себя долгожителем?

Мой первый концерт в ранге профессионала был 5 марта 1982 года. До этого еще концертов 500 или 1000 в ранге самодеятельности, в армии, фестивали разные…

Группа «Телефон»…

Группа «Телефон», «Зодчие», «Фэн-о-мэн», «Браво», сольная карьера.

Что это за история, кстати, когда вы чуть не стали вокалистом группы «Алиса»?

Это немножко смешно. Я был лидером группы «Телефон» и на юге познакомился с девушками. Они сразу, чтобы правильно расставить акценты, сказали: «Очень приятно, но на всякий случай — мы замужем». Одна, Ада, была женой Андрея Заблудовского, вторая, Аня, женой Кости Кинчева. Мы вернулись в Москву, и я, как порядочный джентльмен, был представлен мужьям — для полного алиби, что девушки вели себя прилично. Так что мы познакомились с Костей через жен. Он пригласил меня на свой концерт в качестве зрителя, а после концерта сказал: «Вот, расстаюсь с Задерием. (У них на басу играл Слава Задерий, один из создателей «Алисы».) Сюткин, ты же на басу играешь — давай к нам! Представляешь, как клево будет! Я выхожу и говорю: «Добрый вечер, люди, давайте…» Тут ты выходишь и продолжаешь: «Давайте порадуемся жизни хорошей…» А я продолжаю: «…и жизни плохой». Будем работать на контрасте». Так что это была просто шутка, никаких официальных предложений о сотрудничестве.

Вас до сих пор ассоциируют с группой «Браво».

Ну и хорошо.

Кому хорошо — вам или группе «Браво»?

Всем хорошо. А лучше всех — тем, кто ассоциирует, потому что они получают удовольствие. Действительно, у нас с Женей Хавтаном была вот такая химия. Не буду сравнивать с Ленноном и Маккартни, это некорректно, но между ними тоже была химия, потому что они с разных планет. Мы с Женей тоже очень разные люди, и поэтому, наверное, таким нестандартным было то, что мы делали вместе. Честно скажу, у нас на эстраде есть ребята более титулованные, но такого количества хитов, как у нас с Женей, я что-то не припоминаю. Да, я и без «Браво» что-то сделал — и «Радио ночных дорог», и «Семь тысяч над землей», главная по востребованности песня, и Маргулису текст «Шанхай-блюза» написал, но объективно у «Браво» было песен пятнадцать прямо непобедимых. Это не две, не три — это много.

Почему вы расстались с Хавтаном?

Видимо, время пришло. Пять лет ежедневного общения, огромное количество концертов, жили мы фактически на гастролях, иногда разбегались — как я говорю, «детей посчитать» — и опять в самолет. Песни писали на гастролях, клипы снимали в промежутках — мы очень устали.

Друг от друга?

Вообще устали. Было чувство, что ты только ешь, спишь и работаешь. Отработал — легкое снятие напряжения в виде ужина, потом опять спать, потом в следующий переезд — и так бесконечно. Стало уходить ощущение сказки от любимой профессии. Потом, не забывайте, это были 90-е годы, сказать, что мы заработали, нельзя. Да, репутацию мы заработали точно, но финансов — таких, чтобы прямо жить не тужить, — не накопили. Что-то куда-то вкладывали, какие-то банки сгорали — мы на это не обращали внимания, мы просто трудились. И в какой-то момент пришла усталость.

Не жалеете?

Нет. Это произошло в нужный момент, это было рискованно, но жалеть точно не о чем.

У вас с Женей хорошие отношения?

Плохими их не назовешь. Их не назовешь и дружбой, потому что дружба — это когда ты круглосуточно готов общаться. Здесь — другой случай. Мы перезваниваемся по делу, когда есть идеи какие-то, общее что-то создать или когда обращаемся друг к другу с просьбой. У нас джентльменский договор на использование общих песен — как в приличной семье, где не делят детей. Видите, уже четверть века, как я «Браво» покинул, а по-прежнему пою «Дорога в облака», и Женя поет. Хотя нет, у них сейчас ее поет Роберт Ленц. Но Женя поет многое из того, что я пел, я пою многое из того, что мы вместе написали, — и это нормально.

Сколько лет вы еще видите себя на сцене?

Пока ходят ноги, в этом смысле я равняюсь на Тони Беннетта. Я счастливый человек — у меня костюмный репертуар.

Что это значит?

Значит, что вы в своем возрасте органично смотритесь при исполнении даже легких песенок или рок-н-ролла. Вспомните всех рок-н-ролльщиков, дай им бог здоровья, и тех, кто от нас ушел: и Чак Берри пел до последнего дня, и Би Би Кинг. Джаз, рок-н-ролл — музыка без возраста. Взять сложный хард-рок — эта музыка требует молодости, как раз фитнеса, крепкого организма.

Я не хожу на Deep Purple сейчас, я хожу только на The Rolling Stones. Знаете почему? Потому что это абсолютная победа над возрастом. И на AC/DC я ходил — они самые ироничные, они и есть рок-н-ролл.

Я был на их концерте во Франции. Меня поразила публика, я был в восторге. На третьей минуте мне постучал по плечу сидящий рядом немец и предложил выпить виски из фляжки. Как он ее пронес — фиг знает. В переднем ряду не знакомые друг с другом люди передавали из рук в руки косяк, и 80-летняя бабка под песню «Highway to Hell» такое творила! Это был какой-то праздник доброты и позитива. Почему я так люблю 60-е годы? Мне кажется, во всем мире, да и у нас в стране это было лучшее время — и оттепель, и поэты, и фильмы великие. Ироничные, тонкие мужики в костюмах, женщины какого-то прекрасного достоинства… Не было вот этой вульгарщины, которая захлестнула нас за счет массовой культуры. Ой, кажется, я начинаю брюзжать.

Кто-то из молодых на сцене сегодня делает то, что вам близко?

Ромарио. У него и музыка, и поэзия — с надеждой на лучшее, не на злобу дня. Злобы дня и так очень много, а вот он пишет на радость дня, а не на злобу. Поэтому я и делаю с ним песни, так и «Москва — Нева» у нас родилась.

Вы какой? Можете в трех словах себя описать?

Мне очень близко то, что сказал Алекс Фергюсон, тренер «Манчестер Юнайтед», когда его спросили: «Что вы говорите ребятам, когда они выигрывают? А когда проигрывают?» — «Один и тот же девиз». — «Какой?» — «Проигрыш — с достоинством, победу — со смирением». Проигрыш с достоинством — мне понятно. Но победа со смирением — это меня просто тряхануло. А какой я — лучше всего, думаю, меня описывает стишок того же Ромарио:

Мимолетный жизни счетчик

Поворачивая вспять,

Вновь парит несбитый летчик,

Как когда-то в двадцать пять.

Он плывет себе над миром,

Полон смыслов и идей,

Он работает кумиром

Теплых ламповых людей.

Источник

 

Понравилось? Поделись с друзьями:
WordPress: 9.84MB | MySQL:86 | 0,329sec