– … Сижу в субботу вечером у себя на даче, вдруг – телефон, – рассказывает шестидесятилетняя знакомая. – Невестка звонит! И сразу начинает не говорить даже, а орать: «Нина Федоровна, признайтесь, это вы своего сына надоумили анализ сделать?» Я, конечно, сначала вообще ничего не поняла! Говорю, Люда, какой анализ, ты о чем вообще? Что случилось? А она – да не притворяйтесь, мол, Нина Федоровна. Как будто вы не знаете, что Антон в две тыщи четырнадцатом делал тест на отцовство…
Антон – тридцатилетний сын Нины Федоровны – давно уже живет отдельно, платит ипотеку, работает, перед матерью ни в чем не отчитывается.
Четыре года назад сын женился, через несколько месяцев после свадьбы в молодой семье родился ребенок, – ну да, как раз весной две тысячи четырнадцатого. Внуку недавно исполнилось четыре года, но невестка Людмила пока не работает, сидит с сыном. Семью обеспечивает Антон. С невесткой у Нины Федоровны отношения без особой близости и теплоты, но ровные. С внуком бабушка общается более–менее регулярно: время от времени берет мальчика погулять, с прошлого года стала приглашать с ночевкой на пару дней к себе домой или на дачу…
О том, что сын, оказывается, вскоре после рождения ребенка подтверждал отцовство, Нина Федоровна ни сном ни духом.
И невестка, как теперь выясняется, тоже ничего не подозревала – до прошлой недели. Антон сейчас в командировке, и Людмила случайно нашла в его бумагах конверт с результатами экспертизы ДНК от августа две тысячи четырнадцатого. Ребенку тогда не было и полугода.
Результат экспертизы положительный – в документе черным по белому написано, что Антон почти со стопроцентной вероятностью является отцом своего сына. Но невестка рвет и мечет.
– С ней просто истерика какая–то бесконечная! – со вздохом рассказывает Нина Федоровна. – То ревёт, то смеется! Вещи собирает, мол, я ни секунды не останусь в этой семье! После такого!.. Я ей говорю, Люда, успокойся. Нельзя так, с плеча рубить. Ломать не строить. Вы взрослые люди, у вас ребенок… Но она и слушать ничего не хочет! Сын должен прилететь в конце недели, раньше никак. Я, конечно, все бросила, в город приехала сразу, какая уж тут дача. Говорю невестке, давай я внука заберу, пока ты не придешь в себя. Она кричит – вы вообще больше к Мишеньке не подойдете! Никто из вашей семьи! Это вы, кричит, говорили, что Миша ни на кого из вашей родни не похож! И что на Антона не похож совсем!
– А вы говорили такое?
– Честно, не помню… Может, и говорила в самом начале. Внука как из роддома принесли, он, правда, рыженький был какой–то, головка сплюснутая… Антошка у меня совсем другой родился! Темноволосый, горластый, крепенький. Не похож – это мягко сказано… Но я ничего такого никогда не имела в виду!..
– Нина Федоровна, а вы с сыном–то вообще разговаривали? Он в курсе того, что жена нашла результаты экспертизы? И чего он, действительно, решил делать анализ? Не на ровном же месте? И если уж сделал, зачем разбрасывал дома такие вещи?
– Да охламон, что тут говорить… Я его спросила, конечно, чего он вдруг. Говорит, с мужиками на работе статью какую–то прочитали, что чуть ли не каждый четвертый ребенок, мол, воспитывается не своим отцом, а мужчины и не в курсе. Ну вот, и два коллеги у них из офиса под общий хохот пошли делать экспертизу.
– Сомневались, что своих наследников воспитывают?
– В том–то и дело, что нет! И надо же так, выяснилось, что один из них растит не своего ребенка!.. Как снег на голову, у них весь офис жужжал несколько месяцев после этой истории. Это как раз вскоре после свадьбы было, Люда уже беременная была. И Антон тогда и решил – после родов обязательно удостоверится. Ну просто так, для себя… Ведь могли бы, в конце концов, и в роддоме перепутать, правда? Бывает же такое? Сколько историй!..
Нина Федоровна тяжело вздыхает.
– Где–то, может, и дурацкий поступок, конечно… И все–таки мне непонятно поведение Людмилы! Весь этот праведный гнев: «Да я! Да как он мог!», истерика… Вот честно, такое чувство, что рыльце в пушку у девки! Совесть нечиста, поэтому столько эмоций. Ну а что, скажешь, нет, что ли? Наступили ей на какую–то мозоль.
– Но анализ отцовство подтвердил?
– Да, но у нее такая паника, как будто она сомневалась, что ли, в этом? Нездоровая реакция какая–то. Если женщина ни в чем не виновата, можно обидеться, расстроиться, поругаться даже. Но устраивать шоу, звонить мне, обвинять непонятно в чем – не знаю… Я вот думаю с сыном поговорить об этом… Что–то это слишком, не находишь?
Может и правда, в словах свекрови есть доля истины – человек с чистой совестью орать и извиваться, как уж на сковороде, не будет?
Или в данной ситуации любая, самая бурная реакция, простительна и понятна?
Мужчина действительно нанес жене смертельное оскорбление?
Или ничего такого ужасного он не сделал, а на то, что сделал, имел все права – и юридические, и моральные?
Доверяй, но проверяй?
Как вам ситуация?
Что думаете?
