Учебный год кончается, работы невпроворот, а тут внезапно с дуба рухнули: подай им срочный отчёт о профилактической работе с детьми. А-а-а, вот попадырле. И социальная педагогичка у нас сбежала, и спросить не у кого.
Пошла к Добрыне за советом. Вообще-то её зовут Настя, но вся школа прозвала Добрыней, потому что Настя за десять лет педагогической деятельности ещё никого не убила, что учителям несвойственно.
— Элементарно, Ватсон, — говорит Добрыня. – Конкретизируй: тебе нужен отчёт в законе или отчёт по-русски?
— Мне нужен отчёт ещё позавчера, — говорю. – Правда, сама я об этом узнала только завтра.
— Ясно, работаем отчёт по-русски, — говорит Добрыня. — Ставь двадцать пять креветок и бутылку белого, мы тебе мигом накатаем.
— С чего хотя бы начать? – говорю я. – Социалючка уволилась и ни одного образца не оставила, зараза.
— Начало – венец всему, — говорит Добрыня. – Пиши: «весь прошедший год профилактическая работа с учащимися велась…» как она велась?
— Из рук вон плохо, наверное, — говорю. – Иначе бы я тут не сидела.
— Да! — говорит Добрыня. – Работа велась от балды и от фонаря, и не всегда на трезвую голову, но ты пиши: «…работа строилась в соответствии с годовым планом работы, а также с федеральными и региональными нормативными актами».
За одну эту фразу я простила Добрыне всё — даже то, что она тырит креветки с моей тарелки.
— В ментовке знаешь кого-нибудь? – говорит Добрыня.
— У меня сосед – гаишник вроде бы, — говорю. – Здороваемся у подъезда и о погоде иногда треплемся. Это важно?
— Для нас – нет, но для отчёта – да! – говорит подруга. – Пиши: «Обеспечен механизм взаимодействия педагогического коллектива с правоохранительными органами…» Далее поехали подряд. Вон за окном не твои бойцы в кустах трутся?
— Мои, — говорю. – Цвет класса: Бантиков, Крантиков и Сачкова. Весьма обормотистые личности.
Добрыня сказала, что такие люди нам нужны, и открыла окно.
— Бантиков! У тебя мама есть?
— Есть, — говорит из кустов Бантиков. – А чо?
— Крантиков, а у тебя бабушка есть?
— Есть, — говорит из кустов Крантиков. – А чо?
— Садись, дорогая, пиши, — говорит мне Добрыня. – «За отчётный период проверены семейно-бытовые условия проживания учащихся Бантикова и Крантикова.
Условия удовлетворительные, нарушений не выявлено».
Я записала пункт.
— Верстаем дальше, — говорит Добрыня — и снова в окно. – Эй, Сачкова! Тебе трудно живётся?
— Очень трудно, — говорит Сачкова. – Не могу решить, с кем первым поцеловаться: с Бантиковым или Крантиковым?
— Я бы на твоём месте не раздумывала, — говорит Добрыня. – Я бы их заставила поцеловаться друг с другом, а сама свалила гулять с десятиклассником.
Мы занесли в протокол: «выявлено, что ученица Сачкова находится в трудной жизненной ситуации. Благодаря своевременно принятым мерам, с ней проведена соответствующая работа, оказано содействие по адаптации в социуме».
Нахлобучили с Добрыней ещё по креветке, она снова в окно свесилась и говорит:
— Бантиков, ты куришь? А ты, Крантиков, пьёшь?
— Нет, — врут оба. – Как можно пить и курить под окнами родной школы? Мы строго на автобусной остановке, вечером.
— Молотки, — говорит Добрыня. – У кого увижу сигарету – запущу графином. Пиши, дорогая: «с учащимися проведён классный час о вреде табакокурения, а также открытый диспут на тему… на тему…»
— Бантиков! – кричит опять. – Запомни: будешь много пить с Крантиковым, Сачкова уйдёт к другому!
— Если бы! – говорят Бантиков с Крантиковым. – Она сама бухает как лошадь Пржевальского в томате.
Мы записали: «…со школьниками проведён открытый диспут на тему «Влияние алкоголя на репродуктивную систему человека».
— Добрыня, — говорю. – А они ведь всё равно отошли и курят, паршивцы.
— Великолепно! – говорит Добрыня. – Следующий абзац: «К сожалению, проделанной работы оказалось недостаточно, чтобы искоренить вредные привычки у детей. Необходимо продолжать работу в этом направлении».
— Сачкова! – кричит в окно. – Душа моя, хочешь «сникерс»?
— Хочу! – говорит Сачкова. — А то ведь эти утырки Бантиков и Крантиков и не подумают даму угостить.
Добрыня дала Сачковой «сникерс» и мы записали: «В течение года самое пристальное внимание уделялось организации питания обучающихся».
— Я бы тебе яблоко дала, Сачкова, — говорит Добрыня. – Но яблок сегодня нет.
— Спасибо, — говорит Сачкова. – «Сникерс» даже лучше.
Мы добавили в отчёт: «К сожалению, недостаточной была пропаганда по формированию навыков правильного здорового питания. Данное направление будет усилено и заложено в программу организации питания на будущий учебный год».
Потом мы посмотрели в окно: Бантиков нервно курил, а Сачкова целовалась с Крантиковым.
— Есть вкус у девицы, — говорит Добрыня. – Я бы тоже выбрала Крантикова, он более аморальный.
— Не будем разгонять их графином? – говорю я.
— Нам столько не платят, чтобы круглые сутки заботиться о нравственности Сачковой, — говорит Добрыня. – Пусть другие структуры тоже чешутся. Пиши: «К сожалению, прослеживается недостаточный контроль со стороны законных представителей учащихся и других органов профилактики, с которыми взаимодействует школа».
Вечером мне сообщили, что мой отчёт «по-русски» благополучно принят. Всё-таки не зря я скормила Добрыне двадцать пять креветок.
