Будущего зятя Анна Ивановна увидела, когда Нина училась на четвертом курсе в педагогическом институте.
Однажды Нина заявилась домой на зимние каникулы с каким-то мальчиком, иначе его не назовешь. Голубоглазый, весь какой-то хрупкий. Таким запомнился Анне Ивановне Игорь в тот первый приезд. Разница между красивой, наверное, избалованной вниманием парней дочерью и этим мальчиком сразу же бросилась в глаза Анне Ивановне. Бросилось в глаза и то, что Нина помыкала Игорем. И тот с застенчивой улыбкой охотно выполнял все ее приказания: «Игорь, подай; Игорь, найди, Игорь, подержи…» Но мальчик, он вовсе не мальчик, был на три года старше Нины, успел отслужить в армии и учился на пятом курсе политехнического института.
«Нет, он просто ее товарищ и, наверное, тайком влюблен,— решила тогда Анна Ивановна.— Это пройдет — ему надоест быть постоянно у нее на побегушках. В мужья он Нине не годится. Да она его проглотит вместе с кудрями и этими чудесными голубыми глазами».
Но в первый же день, когда сели вместе за обеденный стол, Нина, слегка, вызывающе глядя на мать, объявила:
— Мама, мы с Игорем решили пожениться.
Анна Ивановна уронила вилку и растерянно посмотрела на дочь.
— Ты, надеюсь, шутишь?
— Нет, мама,— Нина требовательно взглянула на Игоря. Тот покраснел до корней волос, смог лишь утвердительно кивнуть.
— Вы хотите мою дочь в жены, молодой человек?
Игорь окончательно смутился под пристальным взглядом Анны Ивановны и почти прошептал:
— Да…
— Как же вы познакомились? — Анне Ивановне хотелось теперь докопаться до сути. Как же так случилось, что вот Нина собирается выйти замуж за этого мальчика?
Идеал дочери — это мужчины с мужественной внешностью и обязательно высокие. Нина, посмеиваясь, не раз говорила Анне Ивановне: «И как ты, мам, полюбила такого низенького папу? Нет, у меня будет муж высоченный и чтоб обязательно косая сажень в плечах…»
— Не говори глупости,— возражала Анна Ивановна,— папа вовсе не низенький, и дело вовсе не в росте…
— Нет, — не соглашалась дочь. — Мужчина должен быть во всем мужчиной.
Но Игорь был невысокого роста, правда, красив, очень красив какой-то светлой, беззащитной красотой, но вовсе не мужественной.
— Это я его с собой познакомила, — смеяcь, сказала Нина.— У нас на вечере, смотрю, девчонки Игоря ну просто друг у друга отнимают…
— Нин, зачем ты так,— с мягкой укоризной взглянул Игорь на свою невесту.
— Да, да — нарасхват! Я видела, как они к тебе прижимались…
— Это уже слишком,— строго заметила Анна Ивановна.
— Прости, мама, но так было, — снисходительно посмотрела Нина на мать. — Я его всего разочек пригласила, а потом он сам меня приглашал. Вижу, по его глазам вижу, что он хочет познакомиться, а молчит, только смотрит на меня и краснеет… Вот я его с собой и познакомила.
Дело у молодых зашло далеко. Они подали заявление в загс. Потом была свадьба, там — в городе. Шумная, веселая.
На свадьбе было много цветов, и были молодые — пугающе-красивые, какими, наверное, бывают лишь раз в жизни в самый счастливый, день. Смеющаяся Нина и Игорь, чье счастье плескалось в удивительной чистоте голубых глаз.
Среди молодежи словно помолодела и сама Анна Ивановна. Она не отказывалась, когда ее приглашали танцевать в общий круг.
И еще были воспоминания. Такими, близкими показались собственные студенческие годы, а ведь прошло двадцать пять лет, двадцать пять… Анне Ивановне становилось грустно до слез.
У молодых складывалось все как нельзя лучше, так, по крайней мере, казалось Анне Ивановне. Жалела лишь об одном, что до этого времени не дожил Федор. Он очень любил Нину.
Вначале молодым дали комнатку в студенческом общежитии. Но вскоре Игорь успешно закончил институт и остался по направлению на одном из заводов тут же, в городе. Почти сразу же получил квартиру, Нина устроилась на работу в школу. Только после трех лет супружества появился Валерка. Анна Ивановна очень хотела внука или внучку — все равно.
По наблюдениям Воронцовой, зять попал под каблук дочери. Бывая у них дома, Анна Ивановна часто осаживала дочь, выговаривала ей наедине:
— Но он же мужчина, отец твоего сына, уважай же его. Это подло — пользоваться его любовью к тебе и добротой.
— Что, ему тяжело в магазин сбегать? — пожимала плечами Нина.— Для меня в очереди выстоять — казни подобно, а ему ничего… Или обед ему некогда приготовить? Я тоже работаю и устаю. И кто тебе сказал, что я его не уважаю? Он у меня умница — кандидатскую заканчивает…
— Тяжело тебе? — сочувствовала Анна Ивановна зятю. — И дома, и на работе, и кандидатскую вот пишешь…
— Нет, что вы, Анна Ивановна,— улыбался в ответ Игорь своей застенчивой мальчишеской улыбкой. — Бывает, на заводе притомлюсь, а дома Нина как устроит мне разминку куда и усталость девается…
Он тогда заканчивал кандидатскую и часто по делам завода ездил в командировки.
Однажды Игорь уехал на две недели в Москву. Об этом Анне Ивановне сообщила Нина, приехав на выходной. Она привезла с собой полуторагодовалого Валерку. Дочь упросила Анну Ивановну оставить у себя сына хотя бы на этот короткий срок, сославшись на какие-то дополнительные занятия в школе. Анна Ивановна договорилась с одинокой старушкой-соседкой понянчиться с внуком: у самой тоже было дел — дня не хватало. Старушка была рада услужить Воронцовой.
Довольная Нина на другой же день уехала в город. Но вот прошла неделя, вторая, и Анна Ивановна забеспокоилась, да и перед соседкой было неудобно. Хотя та не могла нахвалиться внуком. Он, мол, и спокойный, и «аппетитный» — ест все подряд.
На исходе третьей недели явился зять.
— Здравствуйте,— сказал Игорь, с какой-то странной робостью переступая порог.
— Явился не запылился,— вместо приветствия сказала недовольно Воронцова, чем окончательно смутила зятя.— Я уж думала вы оба забыли там, что у вас есть сын…
— А разве Нина не у вас? — едва слышно сказал Игорь.
Анна Ивановна нахмурилась, взглянув на зятя:
— Это еще что за шутки?
Бледное, истомленное лицо Игоря, его беспомощная, какая-то опущенная фигура, насторожили Воронцову, больно, неровными толчками зачастило сердце:
— Да что с тобой? Где Нина?
Старушка-нянька, подхватив Валерку, поспешила с ним в соседнюю комнату.
Игорь беспомощно развел руками и, словно боясь упасть, тяжело опустился на стоявший рядом стул:
— Она ушла с работы. Значит, она с ним… — почти прошептал он и, закрыв лицо руками, заплакал. Что он заплакал, Анна Ивановна догадалась по его вздрагивающим плечам.
— Прекрати мне эту истерику! — почти крикнула Воронцова. — Говори…
— Она ушла к другому…
— Ты в этом уверен? — спросила Воронцова, устало опускаясь на диван.
— Да, Анна Ивановна.
— Ты что же, подглядывал за ней?
— Нет… — ему было тяжело говорить, и она это видела, но ждала,— …все случилось банальнейшим образом… Я же был в Москве…
— Знаю.
— Взял обратно билет на двадцать седьмое. Позвонил… Нине, — он едва смог выговорить имя своей жены, но под строгим взглядом Анны Ивановны постепенно приходил в себя.— Так случилось, что уже двадцать пятого я управился с делами и решил ехать в аэропорт. Я очень соскучился… Звонить не было смысла. Я же не знал, улечу или нет. Улетел вечерним…— Игорь вновь полез в карман за платком. — Когда она открыла дверь, у меня… оборвалось сердце,— Игорь судорожно комкал платок длинными слабыми пальцами. — Я думал, случилось что-нибудь ужасное с Валеркой… У нее было такое… страшное лицо. «Что-нибудь случилось?» — спросил. «Да,— ответила она. — Я не одна, подожди, пожалуйста, на кухне…» Я ждал…
— Ты его видел? — перебила Анна Ивановна.
— Нет. Я закрыл дверь на кухню… Когда хлопнула входная дверь, я вышел… В квартире никого не было. Я думал, она уехала к вам… Потом ходил в школу, но она уже не работала… Анна Ивановна, поговорите с ней. Ведь я ее люблю… я прошу…— он уже не прятал лица и плакал.
— Прекрати, пожалуйста, — поморщилась Воронцова и встала. Ее душила ярость против этого жалкого, слабого мальчика, умного, доброго, но жалкого. В ней закипала ненависть на собственную дочь, неизвестно от кого научившуюся пользоваться доверием и слабостью ближнего.
Да она, Анна Ивановна, всегда была в доме первым лицом. Да, покойный Федор добровольно, даже с радостью уступал ей во всем. Он был слабым человеком, из тех, о ком принято заботиться. Но она уважала до конца в нем человека, мужа, отца ее дочери. Хотя она могла, да, могла… И глядишь, жизнь бы повернулась совершенно иначе и, наверное, она бы смогла сделать жизнь для себя лучше…
«Я же не сделала этого, — думала с негодованием Анна Ивановна, меряя шагами просторную прихожую.— Откуда же в этой мерзавке столько эгоизма и всякой дряни?!»
Наутро зять уехал. Он хотел забрать с собой и Валерку, но Воронцова не отдала внука. «Разберитесь вначале во всем… Прийди в себя, а там видно будет»,— напутствововала она Игоря.
А еще три дня спустя приехала Нина.
— Мама, я подала заявление на развод, — вместо приветствия сказала она еще с порога.
Анна Ивановна впервые дала пощечину дочери.
— Хоть на это у тебя хватило порядочности, мерзавка!
— Он слабый, размазня… Я мечтала о сильном, уверенном!.. Ты сама мучилась, я видела — мучилась и теперь мучишься…— глаза дочери лихорадочно блестели каким-то сумасшедшим блеском.— Ты не имеешь права со мной так, я взрослая женщина…— силы оставили Нину, и она, упав в угол дивана, разрыдалась.
— Если ты самка, то хоть иногда вспоминай, что ты к тому же человек, — Анна Ивановна продолжала гневаться, но жалость к дочери, у которой так неожиданно и неладно все начало складываться, постепенно пересиливала гнев.
— Он жалок, жалок и противен мне со своей любовью!
— Пойми же ты, о-о…
Анна Ивановна присела на диван рядом с дочерью. Она понимала дочь, ох как понимала. Да, сама она мучилась, мучилась всю жизнь, но то, в чем дочь нашла выход, ей всегда казалось грязным и отвратительным. А этого Анна Ивановна простить дочери вот так сразу не могла.
