Толя Мягков жил с матерью и был донельзя доволен жизнью. Он работал на ферме. По-мальчишески краснел, если женщины поддразнивали одинокой Веркой Кругловой.
В душе Толя не был равнодушен к Вере.
Один за другим переженились его одногодки. Александра гостила у Силовых. Толя видел, как рослая, крепкая девка играючи распрягала лошадь.
В Ильин день словно по расписанию накатила гроза. Толя увидел, что гостья косит в овраге, спустился вниз, спросил удивленно:
— Неуж не боишься?
— Чего бояться? Чему быть, того не миновать, — усмехнулась Александра. Она завязала беремя, вскинула на плечо и пошла вверх по тропинке легко неся свою ношу. Дождя еще не было, только отдельные капли изредка срывались с тучи. Александра торопилась и не замечала, что халат у нее бесстыдно загнулся, обнажив белые икры ног. Толя шел сзади и не мог оторвать от них глаз. Когда поднялись наверх, хлынул дождь, пришлось скрываться в сарае с дырявой крышей. Александра зябко ежилась в легком халатишке. Толя прижал ее к себе, она попыталась освободиться от его рук, но потом вдруг потянулась к нему…
— Когда прошла гроза, Толя приоткрыл дверь и хотел выйти первым. Александра ухватила его за рукав: Ты куда же это, нашкодил и в кусты? Нет уж, родимый, оба в грехе, оба и в ответе.
Александра просяще сказала, что они сейчас пойдут к Силовым и скажут матери, что будут расписываться.
Такой поворот не устраивал Мягкова, но делать было нечего и он, словно бычок на веревочке, пошел к Силовым.
— Чего это ты, Толя, — удивился Силов, — словно лягву проглотил, грустномордый?
— Да ничего, — буркнул Анатолий.
— Ну проходи, проходи вперед. Гостем будешь.
— Мама, мы решили пожениться, — сказала Александра.
— Ну за Тольку Мягкова, всегда рады тебя отдать.
— Садитесь, гости дорогие. Отец, дай-кось стопку чистую. Сейчас мы и сговоры сделаем.
Уходил Толя в большом подпитии, поддерживаемый Силовым.
— Ну вот, утром был неженатым, а сейчас повенчанный, — усмехнулся Силов. — Да ты голову не вешай. Баба она здоровая, а с лица не воду пить.
А утром Верунька Круглова к нему в слесарку заглянула, спросила:
— Ты вправду женился, али как?
— А что, и жениться не могу? — захорохорился он, но поглядел на тусклое лицо Веруньки и смолк. Потом сказал неловко: — Ты вон от меня все бегала.
— Бегала, да любила. Будет ли она тебя любить…
— Где ты раньше-то была? А теперь поздно, закрутилось колесо, не остановишь.
И захолонуло сердце у Толи. Он представил себя ее мужем — и ладно получилось. Пара они с Верой. Спокойная Веруня и ласковая к тому же.
Вера убежала в красный уголок, заперлась там. Толя постоял у дверей, попросил прощения, сам не зная за что, и домой пошел. Порог переступил и сразу матери сказал:
— Может плюнуть на свадьбу, а?
— Нет, родимый, поздно плевать вздумал, — возразила мать. Река вспять не течет. Ну как сынок родится у Александры! Да и то в ум возьми — всю жизнь один не прокукуешь, а я не вечная.
— Родится, алименты платить буду.
— Ему не алименты, ему отец нужен. А народ-то что скажет, Толя? Не смотри, что лицом она не вышла, гулять зато не будет.
Так вот и женился Анатолий. Через два года семьей оброс, девчонки погодки родились. От прежней Александры не осталось и следа: Толя еще только рот раскроет, чтобы чего-то сказать, а жена все за него уже решила. Захотелось Толе на механизатора выучиться, а Александра так рассудила:
— Шесть месяцев будешь баклуши бить, а у нас семья. Что тебе слесарем не работается? Зарплата хорошая, времени свободного хватает. Строиться будем — время свободное понадобится.
— Чего строиться, дом крепкий.
— Дом, может, и крепкий, да не наш.
— Это что же выходит, мать по боку?
Не на край света уедем. Рядышком будем. То она к нам, то мы к ней.
— Тебе надо, ты и стройся! — заявил решительно Толя,— а по мне этого хватит.
Александра все-таки свое взяла. Правда, и мать отказалась идти к ним, объяснила сыну:
— Во всем ей хочется наипервейшей быть. Она вот тебя подмяла и меня хочет. Нет уж, сынок, не обижайся, только я в своих стенах хозяйкой останусь.
Выстроили дом всем на удивление. После плотников работы еще на четыре года хватило. Толя так с топором и не расставался. Девчонки около него копошатся, щепки собирают, играют. Толя, отдыхая, приглядывался к ним и отмечал радостно, что младшая их породы, мягковской — волосики светлые, глаза веселые, лицом пригожа. А старшая — будто с матери копию сняли.
Вот вроде все сделано, а Александра новое дело припасла: обшить дом тесом да покрасить. На это еще лето ушло.
На проулок завернул Силов.
— Толя, ты бы помог мне крыльцо поправить.
— Помогу, что же не помочь-то.
— Я же знал, что ты не откажешь. А твоя Александра наговорила бочку арестантов. И то, и это, и пятое, и десятое. Разве среди родных так делается? Ты мне помог, а завтра я тебе подсоблю.
— Слыш, Толь, я думаю воли ты много бабе дал.
— Она сама взяла, — усмехнулся Александр.
— Толя, ужинать иди, — крикнула из приоткрытой двери Александра.
— Выглянь сюда, — попросил Силов.
— Ну?
— Не запрягла. Александра, я вот чего тебе скажу. У хорошей бабы муж всегда в королях ходит. С королем-то, Александра, жить поскладнее, чем с бросовым мужичонком.
— Выдумал тоже, с королем. Короли давно перевелись.
— Вот глупая баба, так и не поняла ничего. Ну, пошел я, Толик. — Значит подсобишь, придешь в воскресенье?
— Приду.
— Это куда еще? — осведомилась Александра.
— К родственнику твоему, между прочим, крыльцо делать.
Никуда не пойдешь, дома дел по горло. На тебе, дураке, вся деревня ездила. Косы бить — к тебе, ремонт какой сделать— к тебе, хлеба с поселка привезти — тоже к тебе.
— Ну, это еще посмотрим — пойду я или нет.
— А тут и смотреть неча.
Я тебе уже не один раз вроде говорил, злые люди долго не живут, перегорает в злости человек, проговорил Анатолий и увидев, что мать подходит, сразу замолчал. Потом прикрикнул на жену:
— Кончишь ли эту волынку?
— Чего не поделили? — спросила мать.
Александра махнула рукой. Ее некрасивое, крупное лицо пошло красными пятнами. Она ушла в дом, а мать присела на чурбачок, поднесла передник к глазам.
— Прости уж ты меня, Толя, это я тебя приохотила за это чудище. Несчастлив ты с ней. Вот ведь, Толя, не всегда матерей слушать надо. А теперь уж куда денешься, девчонки растут. Смирись, сынок.
Не хотелось Анатолию расстраивать мать:
— Да ладно, чего в семье не бывает. Пойдем-ка лучше к нам чай пить.
— В другой раз, Толя, я ведь по делу пришла. Доярки тебе пересказали, чтобы на ферму пришел, сломалось что-то там.
Анатолий удивился — что сломаться может, когда дойка давно окончена, но сам все-таки пошел на комплекс. Все окна скотного были темны, и только в молокоприемной горела тускло электролампочка. Толя хотел уже возвращаться, подумав, что подшутили над ним доярки, но потом решил проведать сторожа деда Алексея. Только вошел в приемную, как к нему метнулась Веруня Круглова.
— Ты уж прости, Толя. Это я попросила, чтобы пришел.
— Что случилось-то, Вера? — не понимающе спросил Анатолий.
Вера опустила голову, потом сдернула темный платок, закрыла им лицо.
— Жизнь сломалась, Толя, разве ты не видишь.
Анатолий молчал. И что тут скажешь?
— Замуж я собралась. — Вера помолчала и, словно убеждая саму себя, добавила: — За хорошего человека, — И уже убеждая его, проговорила: — Ведь надо же когда-то выходить замуж?
— Надо,— уныло согласился Толя. С Веруниными словами словно что-то обрубили в его жизни одним махом. — Может подождать немного?
— Было бы чего ждать, не один бы год прождала. Только вот ждать-то нечего. Эх, Толя, Толя, вам бы с женой поменяться характерами. Мягок ты, Толя, фамилию свою оправдываешь. Я вот только одно понять не могу: не нравятся нам, бабам, мужики-мямли, а ты ведь такой и есть. И что ты мне в душу запал, Толя?
— Пойду я, прощай, Толечка!
Анатолий не посмел ее удерживать, только смотрел вслед. Что-то мешало ему окликнуть Веруню.
…Александра была в хорошем настроении. Она только что приехала с совещания животноводов. Снимала новое платье, сапоги, распускала перед зеркалом тугой пучок волос.
— Вот как работать надо. Жена-то первое место по совхозу заняла, премию дали, двадцать рублей! А ты, дураково поле, ломишь даром, бегаешь по каждому окрику. Утром Тугова шланг неправильно подсоединила и давай надрываться: Толя, Толя! Другой бы ухом не повел, а ты бежишь! Авторитета у тебя никакого, твово отчества, поди, никто на ферме не знает. А меня вот нонче на собрании Александрой Николаевной величали.
— Я свое дело честно делаю и большего от меня не требуется. Наша работа, если хочешь знать, поглавней. Допустим не выйду на работу, и вам на ферме делать нечего.
— Ойюшки, незаменимый какой! — посмеялась Александра.
Утром пошел снег. Толя шел на ферму. Он чуток поотстал от жены и все никак не мог налюбоваться снегопадом.
На ферме его ждал председатель. Поздоровался и сразу деловое предложение:
— Не возьметесь, Анатолий Кириллович, старый транспортер на новый заменить? Наряды мы вам хорошо закроем.
— Да можно, только одному трудно будет.
— Помощника себе найдете. Ну что, будем считать, обо всем договорились?
— Владимир Павлович, не подвел бы вас хозяин-то, — вмешалась в разговор Александра, — болеет он все, спиной мается.
Председатель выжидательно посмотрел на Мягкова.
— Сказал, значит сделаю, — повторил Анатолий, недоумевая, почему это жена возражает против его дополнительного заработка. Это так на нее не похоже. Все выяснилось после ухода председателя.
— Вот дуралей, так дуралей,— разошлась жена, — Из «Сельхозтехники» не стали делать, дешево дают, а ты — сделаю. Ты хоть бы спросил, сколько заплатят.
— Что мне, со своего колхоза три шкуры драть?
Александра исчерпала весь запас бранных слов и не могла сразу пополнить словарную кладовую. Толя этим временем ушел в аппаратную и включил электродойку. Через полтора часа туда заглянула Лисова:
— Слышь, что ли, все доить кончили, домой уходят.
Мягков выключил мотор и пошел помочь учетчице затащить бидоны на эстакаду. Та торопливо считала цифры, то и дело поглядывая на дверь. Увидев его, сказала:
— Толь, иди поторопи жену, а то сейчас молоковоз придет.
Он заглянул в моечную, прошел на двор. И остолбенел. Жена доливала в подойники воду.
— Ты что делаешь-то?!
Александра испуганно подняла голову, но, узнав его, зло сказала:
— Видишь, так чего спрашиваешь?
И вот все, что копилось за эти годы, все, что горело в душе, сдерживалось лишь одним усилием воли, вылилось теперь:
— Как я тебя ненавижу! Как я тебя ненавижу!
Он повернулся и ушел с фермы. Но в новый дом не свернул, не замечая любопытных взглядов, пошел в дом его матери, а значит и его дом.
