Есть женщины, которым повезло. Родились красивыми, живут красивыми, к тому же умудряются и стареть красиво.
Морщинки, лёгкая припухлость под глазами, даже обозначившиеся носогубные складки придают им шарма и зрелой привлекательности, а небольшой лишний вес абсолютно не портит фигуру.
Сейчас в тренде женщины после сорока. У них начинается период бурления зрелости. Жизненных ресурсов ещё — ого-го! Хоть отбавляй. Недаром говорят «ягодка опять».
Такие дамочки, чувствуя свою, вошедшую в пик совершенства прелесть, и ведут себя соответственно — щедро дарят мужчинам, попавшим в круг общения, свою обворожительность.
Может всему «виной» красивой старости являются гены?
А может жизнелюбие? Или доброта душевная, например?
Кто его знает.
Лина Сергеевна входила в круг избранных. В свои сорок восемь выглядела сногсшибательно.
Платиновая блондинка с гладко зачёсанными волосами, собранными на затылке в аккуратный пучок. Такая причёска удачно открывала взору ладно укомплектованное личико: бездонно-голубые глаза, греческий носик со слегка закруглённым кончиком и чувственными ноздрями, и губы… великоватые для столь миниатюрного лица, но беспорно достойные гран-при.
— Зиночка! — мягко произнесла Лина Сергеевна, обратившись к домашней помощнице. — Я через часик буду. Приготовьте, пожалуйста, на ужин рыбку и салатик из авокадо. И ваши фирменные оладушки кабачковые. Они — просто объедение. Чует моё сердце — именно оладушки станут причиной моего лишнего веса.
Женщина мило улыбнулась кивающей в знак согласия Зиночке, взглянула на своё отражение, кокетливым жестом поправила и без того идеальную причёску.
Потом легко согнулась, чтобы застегнуть замочек роскошных туфелек, взяла со шкафчика модную сумочку и, словно горная козочка, изящно выскочила из квартиры, шутливо произнеся напоследок:
— Зиночка, улыбайтесь! Жизнь прекрасна!
— Жизнь прекрасна! — противным голосом передразнила Зинаида, как только захлопнулась за хозяйкой дверь. — Конечно, она прекрасна, когда в кошельке куча денег, шкаф не закрывается от шмотья, а муж почти каждый день цветы преподносит.
Зина подошла к зеркалу, в которое только что смотрелась Лина Сергеевна, взглянула на своё отражение и недовольно сжала и без того узкие губы.
— Дааа, — вздохнула протяжно, коснувшись курносого носа, который с годами солидарно с бёдрами заметно увеличился в размерах. — Не Софи Лорен, — заключила женщина.
Зинаиде нравилась Софи Лорен.
В старших классах у неё случился ухажёр. Не так чтобы ухажёр, но клинки подбивал. Оно и понятно — гормоны у пацана в бошку били нешуточно, а такому — лицом блёклому и белобрысому, словно в хлорке его долго отмачивали, ничего путного, в смысле барышни достойной, не светило. Вот он и направил потуги свои на Зину в надежде — а вдруг перепадёт что.
Стихи читал, на гитаре под окнами бренькал и в кино пару раз водил.
Стихи и песни для девушки интереса не представляли. А вот кино понравилось. Особенно в душу запал фильм с трудно запоминаемым названием — «Филумена Мортурано».
Зина после сеанса название фильма на листочек крупными буквами написала и несколько дней заучивала на память.
А всё потому, что там такая красотка в главной роли блистала — глаз не отвесть. Именно тогда впервые Зина узнала имя итальянской актрисы — Софи Лорен.
Девушка после киносеанса дотошно обследовала свои лицо и тело, стараясь отыскать в себе хотя бы малейшую чёрточку, которая напоминала бы роскошную Софи Лорен.
Напрасно.
Зина унаследовала от бабушки по папиной линии широкую кость, котрую к семнадцати годам успешно нарастила мясом.
Вот тогда-то она первый раз и произнесла сакраментальную фразу: «Не Софи Лорен!»
Хмыкнув отражению, Зина повернулась и направилась на кухню.
— Рыбку ей подавай. Салатик с авокадо. Оладушки, — бурчала женщина, открывая холодильник. — Я, вон, раньше таких деликатесов и не видела в глаза, и ничего, жила. Тут нормальный кусок мяса не можешь купить, а она — авокадо. Совсем зажирели эти богатенькие.
Зина со злостью швырнула в мойку стейк из сёмги.
Эта, странного цвета рыба не внушала ей доверия. Другое дело — карасики. Поджаришь их до хрустящей корочки, а потом смакуешь.
А сёмгу эту паришь, паришь на дурацком приспособлении, а она всё одно бледная, как поганка лесная.
Правильное питание! Тьфу!
Живём-то один раз! Надо успеть вкуснотищи всякой вдоволь накушаться. Картошечка жареная, борщик на свиных рёбрышках, холодчик из голяшечки…
Домработницу раздражало всё. И богатая обстановка в доме, и огромный, на полстены телевизор в гостинной, и посуда из тончайшего мейсенского фарфора, а самое главное — ей нестерпимо действовала на нервы сама хозяйка, Лина Сергеевна.
Муж её ещё ничего — терпеть можно. Вечно на работе, так что Зина с ним редко пересекалась. В основном по вечерам, когда собиралась уходить. Он чуть ли не каждый день с букетами домой приходил. Зайдёт и весь сияет, протягивая цветы жене.
А она, Лина Сергеевна, кокетничает, глазки закатит, за шею ухватится…
Тьфу! Смотреть противно!
Зину всё в хозяйке нервировало.
Вечно улыбается, постоянно при полном параде. Она даже дома в стильных брючках и ярком блузоне расхаживает.
Спрашивается — чего?
Ведь так приятно дома надеть халатик мягонький, чтобы нигде не жал и не давил. Тапочки, пусть старенькие, но очень удобные.
Нееет! Эта вон, дама из высшего общества, даже по дому расхаживает в тапочках на каблучках маленьких.
Цок, цок, цок! На нервы действует! Вечно прислушиваться приходится — близко ли она.
Зина иногда сядет на кухне на стульчик и глядит в окошко. Да ещё и думы свои бабские думает. Оно ведь как — делов этих в хозяйском доме никогда не переделаешь. Вот и приходится выкраивать хоть полчасика для отдыха. А дела подождут. Успеются. Надо и о себе подумать.
Иногда Зине даже немного вздремнуть получается. Но неспокойно. Спишь и всё прислушиваешься — не стучат ли каблучки хозяйкиных тапочек.
Как только их цоканье у самых дверей раздаётся, Зина мгновенно вскакивает и хватается за тряпку. Трёт, моет, в общем, создаёт видимость.
Ну и что? Работа-то почасовая. Солдат спит, служба идёт. С этих богатеев не убудет. У них, вон какая обстановка в доме, словно в театре.
Правда, это Зина так себе думала. Она ведь в театре отродясь не была. Не до спектаклей было. Батя дома по вечерам такие представления устраивал — мама, не горюй!
Главное — успеть удрать из дому вовремя, пока он не упился до умату. А то потом — пиши пропало. Мало никому не покажется. Сколько раз Зина с мамой в сарае ночь проводили.
Ой, да ну их эти воспоминания.
На этом моменте Зина протяжно вздыхала, чувствуя, как огромная грудь растягивается, словно меха кузнечные.
Она однажды, когда хозяйка из дому ушла, решила примерить её тапочки с пушком. Ногу попыталась всунуть, да всё бестолку. У неё же кость широкая. Ступня ого-го! За будь здоров.
А даже если бы и впихнула свои ноги, то всё равно в таких передвигаться не смогла бы.
А эта, Лина Сергеевна, дотупотит до кухни, заскочит и голосом таким мягким, аж до тошноты пробирает, склонив голову на бок, поинтересуется:
— Зиночка! Скоро ужин будет готов?
— Скоро, скоро, — буркнет домработница, сжав зубы.
Постоянная хозяйкина улыбка её в раздражение вгоняет.
Ну, ей Богу, как ума лишённая постоянно рот свой накрашенный в улыбке растягивает.
Чего лыбится? Уже полгода Зина у Лины Сергеевны работает, а до сих пор привыкнуть к этому не может.
Зина присолила рыбу, включила пароварку и достала из холодильника кабачки.
Начала тереть на тёрку, и такое её в этот момент раздражение взяло, такая злость в сердце влилась — чего это одной бабе всё, а ей ничего? — что женщина со всей силы зашвырнула недотёртый кабачок в дальний угол кухни.
И чем она хуже этой выдры худой? А?
Что она, Зина, из другого теста замешана что ли?
Эта, вон, вся в роскоши купается, а ей, Зинаиде, приходится на кухне потеть, чтобы оладушки, видите ли, приготовить!
Зина со злостью сплюнула прямо в миску в тёртыми кабачками, а потом сыпанула горсть муки и дёрганными движениями начала размешивать массу для оладьев.
— Зина, а что это вы делаете? — раздался тихий женский голос за спиной домработницы.
От неожиданности Зинаида дёрнулась всем своим грузным телом и, сглотнув, повернулась на голос.
Лина Сергеевна, округлив глаза, изумлённо глядела на домработницу. Даже малейшего намёка на улыбку на красивом лице хозяйки не наблюдалось. Строго сжав губы, она, теребя замочек на сумочке, всем своим видом показывала, что ждёт разъяснения происходящему.
Зина молча опустила взгляд с лица хозяйки на её ноги и снова вздохнула.
«Вот зараза, тапки-то не одела, вот я и не услыхала, как она подошла» — промелькнула мыслишка в голове домработницы.
— Зина! Я повторяю свой вопрос — ЧТО вы только что сделали? А главное — почему? Зачем?
Видно было, что Лина Сергеевна обескуражена увиденным. В её голове не укладывалась столь омерзительная ситуация.
Домработница, застуканная на горячем, продолжала безмолствовать. Только теперь, когда первый шок прошёл, она вдруг ощутила себя победительницей — так вам и надо, богатеи проклятые!
На её некрасивом лице нарисовалась гримаса наглой надменности.
— Что заслужили, то и получили! — выплюнула женщина.
— Заслужила? — Лина Сергеевна сглотнула. — За что? За то, что относилась к вам со всей душой? За то, что согласилась вас взять на работу в свой дом, хотя о вас ходили весьма нелицеприятные слухи? За то, что поверила в вас и дала вам возможность опровергнуть слухи?
— Вас никто не принуждал брать меня на работу, — разведя руками, противным голосом ответила Зина. — Сами виноваты.
— Да, вы правы. Я сама виновата. Жизнь меня так и не научила разбираться в людях. Увы, не всем нужна обычная человеческая доброта, — печально усмехнулась Лина Сергеевна.
— Легко говорить о доброте, когда живёшь в таком богатстве! — Зина перешла на повышенный тон. — А вы, вон, с моё помыкались бы, тогда я бы и поглядела на вашу доброту. Легко есть авокады, носить наряды самые дорогие и улыбаться! А мне иногда, может быть, не хватает денег, чтобы тапки домашние купить! Вы, вон, своими распрекрасными цокаете, как копытцами, а я своими ёрзаю по полу, боясь, что они вот-вот рассыпятся.
Зина вошла в раж, решив, что её плевок в еду — это своего рода проявление революционного настроя.
Мол — долой богачей! Вся власть народу!
Домработница сейчас себя ощущала чуть ли Жанной Дарк, хотя о таком историческом персонаже и слыхом не слыхивала.
Женщина, подперев руками крутые бока, продолжала обличительную речь.
— Попривыкали — подайте, принесите! Сами без нас и пожрать сготовить не можете! Что бы вы без нас делали?! С голоду подохли бы!
Лина Сергеевна молча наблюдала, как обильным потоком её домработница извергает из недр своей гнилой души накопившийся яд зависти. Слушала, давая выплеснуться злобному фонтану.
— Молчите?! Крыть-то нечем! Правда матушка глаза колет! То-то и оно! — ликовала Зина.
Накричавшись, домработница утёрла рукавом выступивший пот с красного, пропитанного гневом лица и громко с присвистом выдохнула.
Лина Сергеевна продолжала в полном молчании вглядываться в лицо женщины, стоявшей напротив.
Ответная тишина повергла Зину в лёгкое замешательство. Она к такому не привыкла. Ругаться, так ругаться.
Дома с мужем она, если выясняла отношения, так иногда и до рукопашной доходило. А тут — ни ответа, ни привета.
— Уходите! — Тихо, но уверенно произнесла Лина Сергеевна, глядя в окно.
— С удовольствием! — огрызнулась Зина.
Она рывком стянула кухонный передник, швырнула его на пол и с видом важной индюшки прошествовала мимо теперь уже бывшей хозяйки.
— Прежде чем вы уйдёте, я хочу вам кое-что сказать, — спокойным голосом произнесла Лина Сергеевна, как только Зина натянула на ноги свои растоптанные не то туфли, не то тапки.
— Я выросла в детском доме, и поэтому бедность мне знакома не понаслышке. Я прекрасно знаю, что такое голод. Я помню, как урчал по ночам мой присохший к спине живот, как зимой было холодно под тонким детдомовским одеялом. Я и сейчас ощущаю боль от удара, которым меня наградила воспитательница, когда я утащила лишний кусок хлеба со столовой.
Женщина затихла. Резким движением она смахнула со щеки непрошенную слезинку.
— Возможно, именно тот удар по худенькой детской ручонке стал для меня переломным моментом в жизни. Ночью, молча глотая слёзы, я дала себе обещание, что обязательно стану богатой, и что у меня обязательно будет много вкусной еды. У меня было убеждение — чтобы стать богатой, надо быть умной. Не знаю откуда в голове семилетней девочки родилась эта мысль, но она настолько глубоко засела во мне, что я начала учиться.
Зине хотелось поскорей уйти, но в её голове вспыхнула мысль о расчёте за сегодняшний день. Даром что ли она корячилась целый день!
— Без посторонней помощи я поступила в медицинский институт, — продолжала Лина Сергеевна.
— Днём и ночью я изучала учебники, чтобы стать лучшей. Надо мной смеялись, издевались, меня презирали, но я ничего не замечала — я шла к своей цели. Я падала в обморок от голода, от недостатка сна, но всё равно двигалась вперёд. Мы с мужем почти десять лет жили в коммунальной квартире на восемь семей, еле сводя концы с концами. Там родились два наших сына. Я ждала своей очереди, чтобы подойти к плите и сварить детям кашу. Я драила загаженный соседом пьяницей сортир и задыхалась от едкого запаха хлора.
Переминаясь с ноги на ногу и пропуская мимо ушей все слова хозяйки, Зина ждала момента, чтобы наконец-то спросить о положенных за работу деньгах.
Взглянув на выражение полнейшего отсутствия мыслительного процесса на лице Зины, Лина Сергеевна поняла, что всё её речи — это всего лишь биссер, который она мечет перед этой … женщиной.
— Однажды Софи Лорен…
Зина напряглась, услыхав знакомое имя. Она вопросительно уставилась на хозяйку.
— …сказала, что к сорока годам женщина имеет такое лицо, какое заслужила. А я могу сказать, что к зрелости человек имеет такую жизнь, которой он достоен.
Мы с мужем своим трудом достигли всё то, что сейчас имеем. А ваш поступок, Зина, это всего лишь яркое проявление зависти. Обычной человеческой зависти.
Мне стыдно за вас.
Лина Сергеевна пренебрежительно прошлась взглядом по домработнице и произнесла:
— Уходите, Зина. Прощайте.
— Я с удовольствием, только вот хочу получить расчёт, деньги, за сегодня. За свою работу.
— Расчёт?!! — округлила глаза Лина Сергеевна.
— А как же! — с вызовом ответила Зина.
— Вы правы, — пожала плечами хозяйка дома, придя в себя после минутного замешательства.
Женщина ушла на кухню и через несколько секунд вернулась обратно, держа в руках миску со смесью для оладьев.
— Вот ваш расчёт! — спокойно произнесла она, буквально вложив посудину в руки обалдевшей от неожиданности Зинаиде. — Теперь вы свободны! Прощайте!
Зина, сжимая миску с кабачковой смесью, медленно вышла из квартиры. В её голове в связи с последним эпизодом произошло полное отключение «электричества». А мысли её в кромешной темноте не были способны на какие-либо процессы.
В состоянии полнейшей прострации женщина оказалась на улице. Перекачиваясь, она неторопливо двигалась по тротуару, держа перед собой заслуженный расчёт.
Поравнявшись с магазином, она взглянула на своё отражение в витрине и тут же, словно очнулась. Смачно выругавшись, Зина мгновенно оказалась около урны, в которую злобно швырнула миску.
Раздался звон бьющегося стекла.
— Вот зараза! Злыдня жадная! — злилась Зина.
Она направилась к магазину. Остановилась около витрины и дёргаными движениями попыталась поправить волосы, которые, буд-то в насмешку, бессовестным образом растрепал ветер.
Женщина на мгновение оставила попытки привести причёску в порядок , приблизила лицо к стеклу, вгляделась в отражение и покачав головой, произнесла:
— Даа, не Софи Лорен…
Автор: Анжела Бантовская
