Мать, промаявшись неделю в неведении где ее сын, собралась в Дятьково. Решила объявить розыск. Дошла до начальника районной милиции.
— Понимаю, сочувствую, — сказал начальник. — Примем все меры… Сейчас запишу приметы беглецов, но вы не волнуйтесь. Правда, не вот так сразу удастся найти. Но они все равно никуда не денутся. Да я рассчитываю на благоразумие самих ребят. Помаются, помаются — и приедут обратно.
Вернулась мать домой немного успокоенная. Но шли дни, а никаких вестей не было.
Только через несколько месяцев от Шуры пришло письмо. Получив его, Федосия Осиповна обрадовалась, позвала детей.
— На, Варя, читай.
«Здравствуйте, дорогие папа, мама, а также сестры и братья — Варя, Маня, Сережа и Коля! — писал Шура. — Уехали мы не очень далеко. Скрываясь от контролеров, ребята мои вскоре сошли с поезда, а я в это время спал на верхней полке. Когда проснулся, мне сказали, что дружки мои сбежали. Я хочу устроиться на работу, но нужны документы. Мама, прошу тебя, вышли мне документы, хоть какую-нибудь справочку. Я заработаю денег на дорогу и вернусь домой. Шурка». Шурка указал адрес.
Федосия Осиповна заплакала. Но тут же спохватилась, утерла слезы платком, спросила:
— Что делать-то будем?
Алексей Петрович обратился к матери:
— Какие ж он документы просит? Паспорта ведь у него еще нет. Может, из школы или из сельсовета бумагу какую взять?
— Да что тут про документы, отец, толковать! Какие документы? — торопливо заговорила Федосия Осиповна. — Ехать надо! Вот что! Ехать!
На следующий день Федосия Осиповна собралась в дорогу.
В город приехала ранним утром. Моросил затяжной осенний дождик. С первым же трамваем заторопилась по указанному адресу. Сердце горело нетерпением. Вот сейчас она увидит сына, обнимет его и увезет домой. Но в доме, который указал в письме сын, оказалась биржа труда. Здесь регистрировали безработных, помогали им в трудоустройстве. При бирже было несколько комнат, где давали ночлег бесприютным. Федосия Осиповна растерялась: как же так? Где теперь искать сына? Она нашла начальника. Рассказала о своем горе. Вместе они просмотрели списки зарегистрированных бездомных. Среди них сына не оказалось. Федосия Осиповна пришла в отчаяние. Ведь этот адрес в письме указан! Начальник успокаивал ее, просил подождать до вечера.
Она вышла на крыльцо, прикрыла платком голову от дождя. Она вглядывалась в лицо каждого прохожего, надеясь встретить сына. Стемнело. Пришли все, кто нашел приют в этом доме. Но сына не было. Мать опустилась на скамейку и горько, по-деревенски, с причитанием, заплакала.
— Где же ты, мой сыночек? Кто тебя согреет, кто накормит, кто приласкает?
Шура заметил мать у биржи давно. Он растерялся от неожиданности, спрятался за угол. Ему было стыдно смотреть в глаза матери. Сколько горя он принес ей! Когда же услышал, как заплакала мать, не выдержал:
— Мама, я здесь.
Словно из-под земли донесся до нее родной голос. Она не поверила своим ушам, подумала, что чудится ей. Но сын уже обнимал ее, успокаивал:
— Мамочка, родная! Это я! Не плачь! И прости, если можешь, прости. Я не думал, что так выйдет…
Мать отстранила его, чтобы лучше рассмотреть. Да, это был ее Шурик, но в каком виде! В рваном пиджачке, на ногах обмотки из тряпок, лицо осунулось от голода. Она прижала его к груди, обхватила обеими руками, боясь отпустить от себя.
— Пошли, — наконец сказала она.
Шурик слегка отстранился.
— Погоди, мама, — попросил он. — Надо Митю найти. Это мой товарищ. Мы с ним вместе скитались.
Они прождали до темноты. Но Митя не пришел.
— Что с ним случилось? — волновался Шурик. — Ведь обещал прийти. И адреса моего у него нет. Надо хоть записку оставить.
— Что ж, Шурик, уже темно, — сказала мать. — Оставь записку, пусть приезжает к нам.
К ней вернулись прежние энергия и деловитость. Она купила на базаре кое-какую одежонку и обувь. Сводила сына в баню. Она не отпускала его от себя ни на шаг. Даже в бане дежурила у входа, пока он мылся.
В вагоне она не спала. Сидела рядом и держала руку на голове сына, боялась, как бы тот снова не исчез. Когда замелькали родные перелески, стеной встал по обе стороны железной дороги неоглядный брянский лес, лицо Федосии Осиповны просветлело, напряжение спало. Теперь уже скоро дом.
А дома вся семья с нетерпением ожидала возвращения матери с Шуркой. Просыпались от каждого стука, от каждого шороха.
Они вернулись домой утром.
Шура вошел в избу потупясь. Но никто и словом не упрекнул его. Братья и сестры наперебой спешили рассказать, что у них нового. Отец молча обнял, поцеловал. Шура очень изменился. Глаза ввалились, смуглая кожа резко обтягивала выступавшие скулы. Позже всех прибежала Варя.
— Шура, приехал! — бросилась она к брату.
Потом, утирая ладошками слезы, она начала выкладывать деревенские новости.
— Мама, разреши, я к друзьям сбегаю? Я сейчас.
И исчез. Едва дозвались к обеду. А вечером вновь обступили его, стали расспрашивать, где он побывал, что видел.
Сначала Шура отнекивался, а потом разговорился, рассказал и о том, как садились в вагон, как украли у него деньги.
— Запомните, сестрицы, самое главное в жизни — никогда не врать. Я вот однажды обманул маму, а теперь совесть мучает. Пройдет ли это когда, не знаю.
Сколько я книжек проглотил, а основного не понял.
— И сейчас не понял? — уточнила Варя.
— Что сейчас? — рассердился Шура. — Теперь-то я ученый, да больно дорого обошлась эта учеба. И для меня, и особенно для мамы. Никогда больше ее не обижу. Слово вам даю.
Они засиделись до сумерек. Сначала Шура вспоминал, как скитались они с Митей по деревням, делили одну картофелину на два дня.
Мать уже давно звала их ужинать. А они все говорили, и говорили, и говорили. Вернее, говорил один Шура. И все с удивлением смотрели ему в лицо и жадно ловили каждое его слово…
