Их отношения — дважды аномалия. Знатоки человеческой натуры отрицают возможность дружбы между…
Их отношения — дважды аномалия. Знатоки человеческой натуры отрицают возможность дружбы между актерами — раз, между мужчиной и женщиной — два. Однако вопреки всему наши герои рядом почти четверть века. За это время поссорились лишь однажды — и для обоих десять дней разлуки оказались непереносимой мукой…
— Вы согласны, что ваши отношения выходят за привычные рамки? Этакое отклонение от нормы…
Анна: Я согласна! Действительно, это аномалия. Причем заметная и окружающим. В прошлом году после моего юбилейного вечера позвонила Екатерина Уфимцева (ведущая программы «Приют комедиантов». — Прим. ред.) и сказала: «Ребята, так не бывает, но вы есть!» И это Катя еще не знала, что Макс спас меня от стресса и провала…
Примерно за месяц до круглой даты озадачилась вопросом: «Справлять или нет? Если да, то как?» Представила застолье, где гости произносят тосты за артистку, которой стукнуло полвека, и стало не по себе. Решила последовать примеру Аверина — он в свой день рождения всегда выходит на сцену в моноспектакле. Тут же набрала его номер.
— Предпочла бы забыть про грядущий юбилей, но народ говорит: «Надо!» Ввяжусь в эту историю только в том случае, если ее выстроишь ты — напишешь сценарий, срежиссируешь.
Говорю, а самой совестно до ужаса — знаю же, какой у Макса сумасшедший график! А он, не задумываясь ни на секунду, отвечает:
— Ладно. Будет тебе моноспектакль, собери материал, а остальное я сделаю сам.
Задание мной было добросовестно выполнено. До юбилея — неделя, а мы еще ни разу не пересеклись, чтобы свести все воедино. У меня начинается паника: «Сама в канву собрать не смогу, потому что не понимаю как. И зачем я со всем этим связалась? Зал в ЦДЛ арендован, приглашена куча народу, билеты проданы. Боже, что делать?! Караул!»
Звоню Максу и слышу:
— Не трогай меня! Все будет нормально! Отрепетируем перед спектаклем.
Зал в ЦДЛ нам дали в три часа дня, а в семь вечера уже выходить на публику. Одна четырехчасовая репетиция — и все. Надежда была только на Макса, и он так красиво, так трогательно все сделал! Был момент, когда у звукорежиссеров случилась заминка и я не понимала, что происходит. И тут из кулисы появляется Максим… Рассказываю, а у самой до сих пор мурашки.
Максим: Перед началом спектакля сказал Нюре: «Давай ты будешь заниматься только собой. Не обращай внимания на технические тонкости, ты просто моя актриса, и я за тебя отвечаю». И вдруг в середине вечера слышу в «ухе»-блютусе, что потерялась очередная фонограмма. А у меня на сцене паникерша! Иду к ней из кулис, еще не зная, что буду делать. Не представляю вообще! Обхватываю Нюру руками, держу крепко-крепко — понимаю, что внутри у нее все ходит ходуном — и начинаю читать Рождественского:
Идут обыденные дожди,по собственным лужам скользя…
На последних строчках вижу, как машет звукорежиссер: все нормально! Заканчиваю и красиво ухожу за кулисы…
Анна: А я ничего не поняла и не успела испугаться. Стою в его объятиях и думаю: «Как классно читает! Прямо до слез. Придумал, сволочь, заранее ход, а мне ничего не сказал…» Только потом узнала, что Макс, оказывается, спасал ситуацию.
Спустя какое-то время меня попросили повторить спектакль «Монолог женщины». Твердо решила: не буду трогать Макса, справлюсь сама. Тем более что у него в кои-то веки выпало несколько свободных дней, которые он хотел провести в Сочи, чтобы хоть немного отдохнуть.
Максим: Спектакль назначили на пятое января. Я не люблю новогоднюю суматоху, не участвую в елках-корпоративах — улетаю куда-нибудь в теплые края и сижу там в тишине и покое. Четвертого января случайно узнаю, что на завтра намечен спектакль. Звоню Нюре:
— Ну и как ты будешь одна?
— А я не знаю, как буду одна!
— Как ты вообще согласилась на это?!
— Не знаю!
Пришлось срочно брать билет на самолет и лететь в Москву. Даже если я за кадром, как могу оставить ее без страховки? Вдруг кто-то из технических служб схалтурит? Да и психологическая поддержка не будет лишней.
— Вы познакомились в конце девяностых, когда Максим после окончания «Щуки» пришел в «Сатирикон»?
Максим: А вот и нет — много раньше. Еще школьником я занимался в театральной студии при Доме кино, где преподавала мама Ани — актриса и режиссер Ольга Владимировна Великанова. Уже тогда наши жизни были где-то рядом.
Анна: В «Сатирикон» Макс пришел, когда я уже отслужила там семь лет. Вскоре большая часть труппы поехала на гастроли в Екатеринбург. Хорошо помню ночь в поезде, когда никто не спал: рассказывали по кругу житейские и актерские байки, подкалывали друг друга и ржали до изнеможения. Центром компании был Макс — в ту пору благодаря съемкам в рекламе шоколадного печенья кудрявый блондин, яркий, бесконечно артистичный. Тогда-то и началась наша дружба. Максим до сих пор вспоминает эпизод с екатеринбургских гастролей: «Вываливаемся толпой после спектакля «Кьоджинские перепалки» на улицу, и вдруг какой-то мужичок, застыв как вкопанный и вытаращив глаза, тычет в Нюру пальцем: «Ой, я ее узнал! Это ж она чучело играла!»
Максим: У меня помимо веселых эпизодов в памяти о первом периоде в «Сатириконе» осталось ощущение, что я попал как кур во щи. Преподаватели в училище говорили студентам, что выпускают артистов, и получая диплом, я был уверен: вот как выйду сейчас на подмостки — и вся театральная общественность упадет! На деле получилось наоборот: на куски никто не рвал, в театр, судя по тому, что выпускали на сцену только в массовке, вообще взяли для мебели.
Стал задумываться: может, я не на своем месте? Сомнений в правильности выбора профессии не было, но что если «Сатирикон» — не мой театр? От того, что ничего не происходило, было неловко ходить в кассу за зарплатой и совестно называться артистом, когда спрашивали: «А кем вы работаете?» Правда-правда, дошло даже до такого!
Со временем понял: рядом со мной мастер и мне нужно обратить его внимание на себя — чтобы Константин Аркадьевич увидел и мой актерский потенциал, и страстную любовь к профессии, и сумасшедшее желание работать. В конце концов так и случилось, и была пара моментов, за которые я сам себе повесил бы орден. После премьеры «Маскарада», где играл Арбенина, Райкин пришел ко мне в гримерку: «Макс, я думал, что знаю твой уровень, но ты опять удивил, приковав все мое внимание к себе». В другой раз Константин Аркадьевич сказал, что мы с ним похожи.
Четыре года назад я ушел из театра «Сатирикон», но всегда буду благодарен первому художественному руководителю за то, что научил трудиться до седьмого пота, ломать укоренившиеся представления о классических персонажах и наконец за то, что дал пример, как правильно читать поэзию. В каждом стихотворении нужно услышать музыку и точно расставить ноты-интонации, а не декламировать, чеканя каждое слово. Константин Аркадьевич умеет читать стихи как никто.
— О вашем, Максим, уходе от Райкина речь впереди. Первой «Сатирикон» покинула Анна. Служа в разных театрах, трудно было сохранить дружбу?
Максим: Вот нет, как ни странно! Даже наоборот. Хорошо помню свои страхи: как только Аня перейдет в «Ленком», у нее начнется другая жизнь, в которой нашей дружбе не останется места…
Анна: Совместная работа, ежедневные встречи на репетициях, спектаклях конечно сближают, а служение в разных театрах запросто может развести людей. У нас вышло по-другому: чем мы дальше, тем крепче друг за друга держимся. Это тоже удивительно и говорит о многом.
Моей дебютной ролью в «Ленкоме» была Бьянка в «Укрощении укротителей» — в то время меня еще не взяли в труппу. Спектакль смешной, гротесковый, я выходила на сцену с огромными накладными грудью и попой и хулиганила на полную катушку.
Максим на премьеру не попал — у него был спектакль в «Сатириконе». Примчался на финал, прорвался через охрану, билетеров. Ума не приложу, как у него это получилось: в «Ленкоме» все строго, любые нарушения порядка пресекаются на корню. Однако преодолев все препятствия, Аверин оказался возле сцены и преподнес мне огромный букет цветов.
На другой день в театре на доске объявлений — эта традиция ведется искони — появился отчет о вчерашнем спектакле, где было написано, что случился один инцидент: какой-то наглый молодой человек без билета несмотря на все запреты прорвался в зрительный зал и подарил цветы актрисе.
Потом Макс несколько раз смотрел «Укрощение укротителей», влюбился в него, знал все мои реплики наизусть — и хохотал как ненормальный!
Максим: Я, между прочим, очень хороший зритель. Ржу в голос, когда смешно, а Анька — одна из немногих в актерском цеху, кому подвластны ненарочитый юмор, скрытая ирония. В спектакле «Визит дамы» есть сцена, где героиня Нюры говорит некогда предавшему ее мужчине: «Да, твое надгробие будет потрясающим украшением моего парка». Я был единственным человеком в зале, который захохотал. По-моему, это было очень смешно!
Анна: Фридрих Дюрренматт назвал свою пьесу «трагической комедией», что абсолютно оправдывается особенной природой его юмора, который, к сожалению, не всем понятен. Мне — да, Максу тоже. Чувство юмора у нас одинаковое. Одинаково мыслим, одинаково чувствуем, он начинает фразу — я продолжаю. Мы так близки, как могут быть, наверное, только близнецы. Иногда прикалываемся: «Слушай, может, нас все-таки в роддоме на две семьи разделили?»
Максим: Как иллюстрация к тому, насколько хорошо мы понимаем и знаем друг друга: платье, которое сейчас на Ане, выбрал я!
Анна: Да-да! Увидел в витрине и сказал: «Нюра, это твое — пойдем мерить!»
Максим: Мы часто и отдыхаем вместе, и как бы далеко ни заплывали, наш громкий смех слышен на берегу. Поводом для приступа хохота может стать что угодно. В Италии после шторма гребем к чистой воде, а мимо дрейфуют сигаретные пачки, пакеты, упаковки от лекарств. Вдруг Нюра ловит пластинку от таблеток и протягивает мне: «На, ты забыл принять лекарство!» Оба начинаем хохотать и привлекаем внимание двух дам-соотечественниц, судя по акценту, приехавших с Кубани. Одна уговаривает другую:
— Та иди ты в морэ, нэ бойся.
— Нет, я что-то боюсь.
— Та нэ бойся, глянь, — дама кивает в мою сторону, — с нами ж дохтор!
— Вот так исподволь, огородами мы и подошли к сериалу «Склифосовский», который принес вам обоим огромную зрительскую любовь. Насколько знаю, в первоначальном сценарии дружба между вашими героями не предполагалась.
Анна: Начнем с того, что изначально роль регистратора приемного отделения Нины Дубровской была эпизодической. Это уже в процессе съемок персонаж стал обрастать характером, мизансценами и оказался одним из главных. К счастью, режиссер Юля Краснова поощряет придуманные нами новые повороты сюжета, импровизацию на площадке.
Максим: Еще особенная наша благодарность генеральным продюсерам Александру Кушаеву и Ирине Смирновой, исполнительным продюсерам Тамаре Хромовой, Ларисе Комаровой, которые нам очень доверяют. Это уже не наши «начальники», а большая творческая семья. Обычно же как? Играй, что написано, не меняя ни слова, вплоть до последней запятой!
Руководители проекта «Склифосовский» быстро поняли, насколько ответственно мы относимся к этой работе, и дали нам карт-бланш. Все наши идеи, фантазии идут на благо фильма. Скажем, эпизод, которым заканчивается седьмой сезон — история с опухолью мозга у Олега Брагина, придуман мной. Зачем? Да затем, что мы, русские люди, очень безответственно относимся к своему здоровью: идем к врачу, только когда что-то отвалится. А узнав о серьезной болезни, мгновенно обрастаем страхами, предрассудками. Часто в такой ситуации человек остается один на один со своей болезнью, потому что окружающие его боятся. Речь не идет о бессердечии — мы боимся его потревожить, думаем, что ему не до нас.
Я предложил эту историю, чтобы люди благодаря художественному вымыслу, сериалу, поняли, что даже онкология — не приговор. Что с самой тяжелой болезнью можно и нужно бороться. Что жизнь — единственный дар, который бесценен, и когда появляется реальная опасность его потерять, у человека происходит переоценка ценностей: он ясно понимает, что в этом мире имеет значение, а что нет. Монолог Брагина в последней серии, когда он говорит: «Живешь прекрасно, все замечательно… и все тут же это исчезает» — тоже придумал я. А сейчас мне очень интересно, что придумают сценаристы в восьмом сезоне: как Брагин, нейрохирург-профессионал, знающий все о настигшем его недуге, будет выходить из ситуации.
Давно не реагирую на оценки эстетов-интеллектуалов, причисляющих «Глухаря», «Склиф» к развлечениям для домохозяек. Одна из последних встреч стала очередным свидетельством, насколько снобы-критики не правы.
Я брал интервью у Татьяны Анатольевны Тарасовой. Сами понимаете, характер непростой, что для личности такого масштаба простительно. Первое время она ко мне присматривалась, была довольно сдержанна. А я всегда серьезно готовлюсь к интервью: читаю книги, смотрю телепередачи. И когда Татьяна Анатольевна поняла, что это не блеф (артист не прискакал на полчаса с написанными для него редакторами вопросами), произошла переоценка. Я видел, как прямо в процессе разговора она поменяла мнение, стала более откровенной, не сдерживала эмоций, а когда мы уже прощались, вдруг спросила:
— Ну и что мы будем делать с вашим раком?
Я подумал, что ослышался:
— Простите…
— Ну мы же смотрим! Переживаем.
Тут я понял, что Татьяна Анатольевна — настоящая поклонница нашего сериала. Это было так приятно, так здорово!
— Скажите, а к собственному здоровью съемки в «Склифе» заставили относиться по-иному?
Максим: Эх… К сожалению, нет. В начале августа со мной случился коллапс. В исторической саге «Собор» я играю Петра Первого, который, как известно, был знатным наездником. Передо мной такой задачи не стояло — надо было просто проскакать на коне. Когда с этим справился, пришел черед крупных планов. Сделать их «в натуре» невозможно: где в таком случае должен быть оператор? На скачущей рядом лошади?
Меня посадили на некое подобие табуретки на колесах, привязали к ней и повезли на приличной скорости по всем кочкам и ухабам. А я в историческом костюме еще должен изображать удаль и азарт: «Э-ге-гей!» — и все такое прочее. Отсняли эпизод, отвязали меня от табуретки, встал на ноги и думаю: «Что-то не то со спиной. Ну да ладно, позвоночник у всех актеров — слабое место. Ничего, само как-нибудь разойдется». Мы же все еще и рас… разгильдяи в общем. Конечно, перед галопом на табуретке надо было размяться, а я понадеялся на авось.
Неделя проходит в режиме нон-стоп: спектакли, репетиции, съемки. Потом улетаю в Ессентуки, где выступаю на закрытии кинофестиваля. На другой день собираюсь посмотреть домик Лермонтова. Встаю с кровати, делаю неловкое движение и: «Ай-й-й!!!» Сорок минут простоял, опираясь руками о стену, потому что не мог сдвинуться с места. Хорошо, в номер зашел наш с Аней директор Николай Коренев. Посмотрел с изумлением:
— Что это ты делаешь?!
Я ему:
— Спина!
— Не выдумывай! Прикалываешься?
— Какой прикол?! Вызывай скорую!
К счастью, фестиваль «Хрустальный источник» в Ессентуках организовывал наш коллега и друг Эвклид Кюрдзидис, который мгновенно пришел на помощь. Еще одна удача, что в это же время на фестивале оказался прекрасный доктор-невролог из Москвы. Минут пятнадцать он отдирал меня от стены, потом, понятно, рекомендовал постельный режим, а мне вечером на самолет. Никуда не денешься — работа! Спасибо большое друзьям и врачам за неоценимую помощь в столь непростой для меня ситуации.
В Москве первым делом отправили на МРТ. Пока ждал результатов, в голове крутились самые страшные истории других коллег: «Все, сейчас и у меня это найдут…» Слава богу, миновало, тем не менее доктора взяли в серьезный оборот: уколы, блокады, растяжка, банки. Есть фотография, где моя спина вся в банках… Вылетевшие позвонки поставили на место, но предупредили: любая нагрузка — все по новой, и не факт, что обойдется, как на сей раз.
Хожу опасливо, сажусь деликатно. Спустя дней десять после «катастрофы» в Ессентуках нас с Аней приглашают на юбилей общего друга, известного кинопродюсера Сергея Владимировича Новожилова. По моим осторожным телодвижениям понятно, что выступать сегодня придется вполноги. Но зазвучали первые аккорды, и я уже вылетаю на сцену и боли не чувствую — вот в этом и есть моя профессия актера.
Анна: Максу еще обходительные, учтивые доктора попались, а мне врач «Склифа», когда пожаловалась на спину, заявила с предельной прямотой:
— Ой, малыш, ну ты и попала!
Я насторожилась:
— В каком смысле?
Доктор посмотрела сочувствующе и с горькой иронией изрекла:
— Дай Бог, чтобы ты умерла не от этого!
В спектакле на двоих «Там же, тогда же», который за год сыграли уже больше восьмидесяти раз (!), в финале мы с Максом много танцуем и делаем что-то вроде поддержки. Каждый раз говорим друг другу:
— У тебя спина, у меня спина — обойдемся без поддержки, да?
— Да!
Доходим до ключевого момента, и Макс эдак залихватски: «Ну ладно, давай сделаем!» Мы же артисты, а сцена точно лечит.
Максим: Не хочу, чтобы создалось впечатление, будто мы совсем уж наплевательски относимся к своему здоровью. Я первым начал заниматься моржеванием, потом привлек Нюру. Вот только на прогулки босиком по снегу никак не могу сагитировать. А это такой кайф! И еще страховка от простуд, гриппа, ОРВИ. У меня не было ни одной отмены спектакля из-за того, что «немного приболел». Я никогда не бываю пьяным, потому что алкоголь во мне замечательно расщепляется. Наутро после вечеринки все лежат умирают, а я молодцом.
Несколько лет назад совсем отказался от баранины — все-таки это тяжелое мясо. Аня последовала моему примеру. От чего не можем оба отказаться, так это от хорошей сыровяленой колбасы. Но будем с этим вредным пристрастием бороться! Вообще, я считаю, что люди, которые плохо едят и не выпивают, — больные или агенты.
— Признайтесь, вы оба — авантюристы?
Анна: Без всяких сомнений! Но Макс, конечно, в большей степени.
— Ну да! При его диком страхе высоты один прыжок с третьего этажа на съемках «Глухаря» чего стоит!
Максим: Я вам расскажу историю покруче. В сериале «Карусель» мой герой, потеряв память, попадает в волчью стаю. Продюсеры накануне съемок эпизода успокоили: «Не переживай! Волки настоящие, но тебя от них будет отделять невидимая сетка. Кроме того, волчица, которая в стае главная, уже привыкла к запаху — твою одежду ей еще два дня назад в вольер положили».
Приезжаю на площадку, никакой сетки нет — значит, надо всерьез налаживать отношения с дикими зверями. Начали снимать сцену, как волки приближаются к моему герою, а волчица вдруг, вздыбив на загривке шерсть, принялась нарезать вокруг меня круги: дескать, это мой, не подходи! Испугался я страшно. Заметив это, девушка, которая занималась волками, закричала: «Только не бойся их, только не бойся!» Слава богу, все обошлось.
Большинство наших рисков и авантюр приходится на съемки. Я вот не катаюсь на горных лыжах, потому что если поломаюсь, без меня на полгода останется много проектов — в театре, кино, на телевидении. Однако если режиссер поставит задачу пролететь на горных лыжах, чтобы ветер развевал мои кудри, — я это сделаю.
— Так кажется или на самом деле в вашем тандеме Анна — сдерживающая, миротворческая сторона?
Анна: Видимо, да. Макс очень ранимый, все чувствует кожей, поэтому болезненно реагирует на хождение по залу, фотовспышки телефонов. В такие моменты мне его жалко до смерти. Умоляю шепотом: «Максюша, не обращай внимания…»
Максим: Иногда действительно хочется выставить особо бескультурного зрителя за дверь, но держишь себя в руках. В спектакле «Там же, тогда же» все действие происходит в номере отеля, и когда в зале звенит мобильный, я, не выходя из образа, говорю: «Ты слышишь? Какие тонкие стены в этой гостинице!»
В Питере был случай: в первом ряду сидела парочка, которая, видимо, не нашла номера в гостинице, поэтому устроила любовные игры в театре. Еще немного — и они приступили бы к самому главному. А у нас сцена, где я рассказываю, что моего сына убили на войне. Понимаю, что если сейчас ввяжусь в полемику, разрушится атмосфера спектакля и дальше все пойдет кувырком. Внутри поднимается горькое отчаяние: «Ну зачем вы пришли? Уйдите туда, где вам будет хорошо!» От абсолютной безысходности начал монолог, глядя прямо на них. И знаете, подействовало — до конца спектакля оба не шелохнулись.
Сейчас многие приходят в театр неплохо провести вечерок. И задача актера сделать так, чтобы спектакль стал для них событием. Для меня люди в зале — всегда соучастники. Часто замечаю, особенно на моноспектаклях: вон парень в третьем ряду копается в телефоне, а женщина во втором разворачивает шоколадку. Но проходит немного времени, и вижу: парень забыл про телефон, а тетенька про шоколадку. Все слушают, смотрят, в зале — звенящая тишина. Ну вот и хорошо, вот и славно.
— Вернемся к «Склифу», в восьмом сезоне которого вы оба планируете сниматься. По вашим предыдущим рассказам складывается впечатление, что на площадке вообще не бывает разногласий.
Максим: Конечно бывают, но всегда носят конструктивный и творческий характер. Однажды мы с Аней вообще встали на дыбы… Снимали серию, где Брагин в глубокой депрессии ищет помощи и поддержки, но видит одни затылки. И вот он приходит к Нине домой:
— Мне нужно с тобой поговорить.
А та только-только вышла замуж за Неклюдова, с головой окунулась в личную жизнь, поэтому выпроваживает Брагина:
— Иди, иди! Я не могу сейчас.
Прочитав в сценарии этот эпизод, мы оба взвились:
— Даже если будет наводнение с землетрясением или вообще конец света, у них такие отношения, что Нина не может отказать Брагину в поддержке!
У руководящей команды своя версия:
— Нина безумно любит мужа, и бросить его, чтобы пойти помочь другу… Нет! В жизни такого не бывает!
Дальше мы спорить не стали и придумали с Нюрой новый эпизод. У моего героя есть любимое место — уголок на крыше, куда он приходит отдохнуть, подумать. В написанном мной варианте Нина, прежде чем закрыть дверь, говорит Брагину: «Иди на крышу. Я скоро буду». И вот они, сидя на крыше, молча встречают рассвет над Москвой. В финале Брагин говорит два слова: «Будем жить».
Сняли эпизод за одну ночь. Получилось красиво, пронзительно. Однако в сериал сцена не вошла, что считаю ошибкой. Уверен: наш финал был более правильным и мог стать свидетельством того, насколько близки душевно наши герои.
И у меня, и у Ани случались моменты, когда оказывались в жизненной ловушке. Со мной такое бывало чаще, и я понимал, какая это удача, что у меня есть мудрая и отчаянная Нюра, которая не станет подзуживать: «Ну ты же мужик, давай соберись!», а просто будет рядом. Мы многое из наших отношений переносим на экран, поэтому зритель верит нашим героям.
К сожалению, масса современных фильмов и сериалов сделаны по шаблону, далекому от реальности: она, прекрасная доярка, в пять утра идет на сенокос при полном параде — с ярким макияжем, с прической от-кутюр. На экране все чаще не актрисы, а модели — до изумления похожие друг на друга, потому как «кройку и шитье» заказывали у одного пластического хирурга. Я как зритель смотрю на них и не верю ни единому слову. Эмоции, жесты — все фальшивое. Нет правды!
Никогда не войду в кадр, пока не узнаю, как держать тот или иной инструмент. Тем более медицинский. В первый съемочный день «Склифа» режиссер говорит:
— Ну, ты в операционной, что-то там делаешь…
Я такой:
— Секундочку! Как это — «что-то делаю»?! Нет, ребята, так нельзя!
В кино ведь иногда до смешного доходит: «Мы сейчас будем вырезать аппендицит!» — и начинают копошиться где-то в районе гланд… Для меня самая большая похвала, когда настоящие — не паркетные, а оперирующие каждый день хирурги говорят: «Черт! У вас в «Склифе» все как у нас!» После такой оценки легко игнорировать возмущенные реплики собравшихся в студии и вещающих на телекамеру якобы врачей: «Что это такое?! Какой-то расхлябанный доктор! Почему халат не застегнут? Что у него за прическа? И волосы, как положено, не убраны под чепчик!»
Моя признанная профессионалами «настоящесть» на экране дает право немного покомандовать на площадке: «Смойте с героини грим! И расчешите волосы, а то «башня» на голове!»
Артистки — они такие забавные… Каждое утро, приезжая на площадку, вижу одну и ту же картину: вот она вымыла голову, накрутила волосы, высушила, сняла бигуди, сделала начес, расчесала его, долго укладывала завитки, потом раз — и сверху шляпка! Еще артистки почему-то думают, что чем больше грима, тем лучше. Это серьезная ошибка: при обильном гриме камера дает возраст, поэтому чем чище, прозрачнее лицо, тем оно моложе.
Анна: А сейчас ты обязан сказать, что я не такая!
Максим: Нюра действительно не такая. Бывает, гримеры над ней переусердствуют. На съемках восьмисерийной картины «Невеста комдива» перед эпизодом на сочинской набережной смотрю: гример что-то старательно рисует на Нюрином лице. Взвиваюсь как ракета: «А ну-ка, быстро смойте все! Костюмеры, во что она у вас одета?! Дайте тот легкий сарафан!»
Анна: По жанру «Невеста комдива» — комедийная мелодрама, действие происходит в конце семидесятых в одном из гарнизонов. Максим играет генерала Кузина, а я прапорщика Сиротко, безнадежно влюбленную в главного героя. Перед началом съемок Макс, радостно потирая ладони, сказал: «Ну наконец-то ты будешь в меня влюблена! На сцене мы это проходили, а в кино еще нет. Уже предвкушаю, как стану ловить твои страстные взгляды!»
— Раз уж упомянули о пластической хирургии — Аня, это правда, что вы собирались изменить форму носа, а Максим вас отговорил?
Максим: Да она втихаря туда ходила, я потом узнал! И сказал: «Если переделаешь нос, я с тобой разойдусь, вместе играть не буду!»
Анна: Меня мама и бабушки всю жизнь мучили: «Вот сделаешь так… (зажимает кончик носа) — и порядок! Будешь играть всех героинь!» Чтобы отстали, пошла на консультацию, и доктор сказал: «Оставь эту затею. Если на твоем лице хоть что-то тронуть — родная мать не узнает». Ну я и плюнула…
— Аня, согласитесь, иметь такого партнера-друга — большая удача: защитит, все уладит, развеселит, представит в лучшем виде перед камерой…
Анна: Соглашаюсь!
Максим: В нашей дружбе все равно присутствуют отношения мальчика и девочки. Перед спектаклем Нюрочка отправляется на грим, а я спешу на сцену: проверяю свет, звук. Чтобы девочка моя вышла и все было прекрасно! Что касается профессии, и я, и Аня очень неуверенные в себе люди.
Анна: Это правда! Насколько я в жизни уверена в себе, настолько не уверена в профессии — здесь у меня одни комплексы. А если учесть, что по натуре перфекционистка в последней стадии… Это катастрофа!
Максим: Но поскольку в нашем тандеме я мальчик, значит должен, даже закрыв глаза, делать шаг вперед.
Анна: Когда мы возвращаемся после долгих гастролей и меня встречает муж, Макс говорит: «Сдаем девочку на продленку. Веди себя хорошо!» Не помню у кого однажды прочла: «А почему дружба — это не любовь?» Над дружбой ведь тоже нужно трудиться, тратить душевные силы, чтобы не потерять.
Недавно моей бабушке Ниночке, много лет проработавшей корреспондентом ИТАР-ТАСС, исполнилось девяносто восемь, и на семейном торжестве я взяла у нее интервью. Ниночка — человек широких взглядов, не чужда экзальтации, избранные темы для разговоров — международная обстановка и взаимоотношения между людьми: дружба, любовь…
На дне рождения именинница произнесла тост: «За движущие силы мироздания — секс и политику!» А после моего вопроса:
— Нина, а что такое, по-твоему, любовь? — надолго задумалась, а потом ответила:
— Это родство душ.
Мне кажется, то же самое можно сказать и о дружбе. На вершине всех человеческих отношений — душа.
Недавно услышала: «О любви говорить очень выгодно, она востребована». Абсолютно точное замечание! Начинаешь обсуждать другую тему — нет, скучно! Обязательно нужно про романы: вот любовь у нас или не любовь, спали мы или не спали? Иной раз думаешь: «Может, уже не разочаровывать? Ну чего людей расстраивать?»
Максим: Я просто знаю, что в моей жизни есть Аня, которая настолько меня понимает, что видит наперед все поступки, реакции и даже слова, которые скажу. Для меня это самое ценное. Поэтому интимная близость и не нужна вообще. Как у супругов с двадцатилетним стажем: «Ну чего ты от меня хочешь? Спи уже!»
Во время подготовки спектакля «Там же, тогда же» у нас был период отчаяния: ничего не получалось, все плохо. После очередной репетиции уже разъехались по домам, и я пишу Ане СМС: «Что делаешь?» Она отвечает: «Да вот сидим с Лешей (Алексей Свирид, муж Анны. — Прим. ред.), собираемся ужинать». Я: «Давайте приезжайте ко мне, будем ужинать вместе».
И опять долгие обсуждения, почему не получается. Алексей вынужден терпеливо выслушивать все наши «а вот ты в той сцене, а вот я в этой ситуации…»
После чего я озадачился вопросом:
— Ань, ну а как мы будем целоваться?!
— Не знаю.
— Все-таки — как?
И пустился в объяснения:
— Леш, ну ты же понимаешь, так надо. Это по работе! — Алексей кивает, после чего повисает пауза, которую я прерываю отчаянным вскриком: — Ну все-таки как же мы будем целоваться?!
И тут Аня берет меня обеими руками за загривок:
— Ну как-как? Вот так! — притягивает к себе и целует в губы!
На самом деле мы оба счастливы играть этот материал и бесконечно благодарны продюсеру спектакля Анастасии Могиновой, что она несмотря на все сложности смогла осуществить нашу давнишнюю мечту. И в этом тоже секрет успеха — мы играем то, что действительно хотим.
Анна: Главный элемент декорации в нашем спектакле — стоящая в центре гостиничного номера большая кровать. И Леша постоянно говорит Максу: «Ты в постели с моей женой проводишь гораздо больше времени, чем я!»
Максим: И теперь называет меня не иначе как Дублер.
Анна: Алексей, кстати, очень жесткий зритель. Наш спектакль он смотрел раза три-четыре и всегда делал замечания:
— А почему вы мизансцену поменяли? Раньше было лучше.
Большая часть его критики абсолютно по делу, но я все равно возмущаюсь:
— Какая наглость!
А если серьезно, с мужем мне повезло. Леша очень мудрый, с чувством юмора. Он все понимает и часто повторяет: «Ань, если у тебя отнять театр, гастроли, съемки — ты сойдешь с ума».
Максим: В моем случае все сложнее. Человек, который рядом, должен идти на жертвы. Ну в самом деле, что это за муж, которого никогда нет дома?! Ведь если мне предложат выбор: диван, пляж, отдых или роль — не раздумывая отвечу «Роль!» Даже с больничной койки встану и пойду играть. Такое сложно понять. А мне нужно именно это. Не принимать, а понимать. Если женщина не понимает, она делает меня несчастным.
На этом хочу завершить тему личной жизни, потому что считаю: артист должен оставлять какую-то тайну. Бывает, смотрю фильм или сериал и понимаю, что все знаю об актере в кадре. Вплоть до того, какая у него интимная стрижка. И не могу сосредоточиться на работе коллеги — мне это мешает!
В моем представлении на оголение личной жизни чаще всего решаются обиженные и брошенные. Их не смущает, что расставание произошло много лет назад и у «бывшего» или «бывшей» новая семья, дети. Задумались бы, каково это — слышать или читать неприятные вещи о близком человеке! С моей точки зрения, такое поведение непозволительно никому, даже обиженным и брошенным.
— Максим, но вы же сами провоцируете слухи о себе: то в Интернете появляется фото, где надеваете кольцо на палец партнерше по «Глухарю» Виктории Тарасовой…
Максим: Расскажу, как это было. В конце нулевых, когда выходило много желтых газет и журналов, продюсеры сериала очень хотели использовать этот ресурс, чтобы накрутить вокруг «Глухаря» интригу.
Договорились сделать якобы скрытую фотосъемку, как я вручаю Вике кольцо. В результате кадр получился явно постановочным — и «шикарный замысел» провалился.
В другой раз еду и вижу, что за мной хвост. Москву я знаю хорошо, а преследователи не очень. Кружил их, кружил по переулкам, потом остановился, вышел из машины:
— Ребята, ну чего вам?
— У нас задание. Не можем вернуться в редакцию без материала.
— Ну хорошо, давайте.
Попозировал пару минут, и они довольные уехали. Детский сад, честное слово! В нашей стране нет папарацци, а многие якобы тайно снятые кадры срежиссированы самими артистами, которые звонят в редакцию: «Але, буду сегодня там-то». После истории с кольцом продюсеры не раз меня просили «замутить интригу», но я отказывался: «Ребята, мне это неинтересно». Замечательно отношусь к Вике, но никакого романа у нас не было. А что касается Машки Куликовой, с которой зрители нас поженили сразу, как только у наших героев в «Склифе» начались отношения, то ей на животрепещущую тему я даже написал стихотворение к дню рождения:
Молвою мы венчаны,Газетами, сплетнями,Давно рассекречены,Что любим и вместе мы.Да что и таить, раз у всех на виду,Ну что говорить,Ведь на всю же странуМы поклялись и в радость, и в горе…Камера! Дубль! На том же моторе!
Машку я знаю с восемнадцати лет, мы вместе учились в Щукинском, только она на курс младше. Очень ее люблю, но братской любовью. Без грима Маша — ребенок! У нее до сих пор детское лицо. Всякий раз удивляюсь и восторгаюсь: «Машка, какая же ты прекрасная! Пшеничная ты моя!» Теперь сами посудите: ну как я могу вступить в близкие отношения с женщиной, которую помню еще девочкой, с которой мы знакомы и говорим на одном языке много-много лет?
Анна: Нет, ты все-таки признайся: в скольких артисток был влюблен?!
Максим: Ну вот! Нюра меня страшно ревнует и ненавидит всех моих партнерш. А я страшно ревную ее!
Анна: Еще поклонницы Макса постоянно пишут мне в соцсетях, особенно по ночам: «Аня, я так хочу за него замуж! Сделайте что-нибудь! Помогите!!!»
— Есть несколько доказательств, что интуиция у Ани тоньше, чем у Максима.
Анна: А как иначе? Я все-таки женщина!
— После третьего сезона, когда вы, Максим, решили больше не участвовать в сериале, ведь Аня вернула вас в «Склиф»?
Максим: Тогда я только что ушел из театра. Это решение мы приняли вместе с Аней, когда бродили ночью по проспекту Мира. Ситуация была аховой. Тот самый случай, когда видишь одни затылки — бывших коллег, давних приятелей. Это страшно. Не знаю, как справился бы, если бы рядом не было Нюры. Сейчас уже прошло время, та боль забита другой болью… Все случилось так, как должно было произойти.
Беда, что на мой душевный раздрай после ухода из театра «Сатирикон» наложилась череда конфликтов на площадке «Склифосовского». Прежде всего с Еленой Алексеевной Яковлевой. Кстати, на деле было не совсем так, как она рассказывает: будто я жаждал выделения из общей массы и настаивал на особых знаках внимания. Поверьте, ничего такого, просто при первой встрече на съемках «Склифа» я совершил бестактность — напомнил о нашем знакомстве почти тридцатилетней давности.
После выхода на экраны «Интердевочки» я, четырнадцатилетний пацан, влюбился в актрису Елену Яковлеву без памяти. Мой папа работал художником-декоратором на «Мосфильме», и я попросил его нас познакомить. Он как раз был занят на съемках фильма, где Лена играла, поэтому согласился: «Хорошо, пойдем!» Я надел лучшее пальто, но был так зажат, что когда увидел Лену, забыл все, что хотел ей сказать. Выдавил из себя, что тоже мечтаю стать артистом, еще какую-то ерунду. На что Лена ответила: «Давай лучше чаю выпьем». Мы вместе выпили чаю, и я, как теленок, смотрел на нее совершенно влюбленными глазами…
Увидев Елену Алексеевну на съемочной площадке спустя много лет, имел глупость сказать: «Ну вы меня, конечно, не помните…» — и изложил историю нашего знакомства. Мне кажется, тогда и родилось ее осторожное и немного нервное отношение ко мне. Самое интересное, что это пошло на пользу работе. Яковлева — профессионал высокого класса и прекрасно знает, как использовать подобные моменты. Думаю, зрителям было интересно наблюдать, как между нашими героями искры летают!
Могу сказать только, что безумно люблю Елену Алексеевну и бесконечно рад, что давняя мечта поработать с ней осуществилась. Очень надеюсь, что впереди нас еще ждут совместные проекты.
В четвертом сезоне «Склифа» я решил не участвовать по многим причинам: неприятные ситуации, в которых я тоже проявил не лучшие свои качества, слишком долгая дистанция, устали все друг от друга.
С последнего дня съемок прошел год. Я обычно не смотрю то, в чем снимался: уже отработал, зачем? А тут эта лиса Алиса вьется вокруг:
— Ну посмотри-и-и, ты так хорошо там сыгра-а-ал!
— Сыграл и сыграл. Чего к этому возвращаться?
Нюра продолжает ходить кругами:
— Ой, такое кино хорошее… Ты так играешь там — вообще…
Ну, видимо, подсылали ее ко мне, знали: Анна Александровна — единственный человек, который может на меня повлиять!
Анна: Ничего не подсылали — я сама.
Максим: И однажды тихим вечером, когда делать было нечего, в Интернете выскочили серии «Склифа». Стал смотреть — и думаю: «А что? Это хорошо». Не про себя, а вообще о сериале. Интересные актерские работы, сюжетные линии захватывают и держат внимание.
Тут и наш директор Николай Коренев подключился — они же там, в верхах, встречаются, наверняка с продюсерами прикидывали, как бы меня вернуть. И вот как-то приезжаю в кинокомпанию «Русское» и как бы случайно встречаюсь с режиссером Юлией Красновой. Говорю ей правильные слова: «Юля, если бы следующий сезон снимала не ты, я бы участвовать в нем не стал. «Склиф» — твое детище, и нам замечательно работалось вместе. Давай перевернем страницу обид и продолжим сотрудничество».
Вот так Аня спасла проект…
Анна: И помогла народу!
Максим: Появление спектакля «Платонов», который идет сейчас на сцене «Сатиры», тоже Анина заслуга. Когда мой художественный руководитель Александр Анатольевич Ширвиндт дал мне карт-бланш в выборе пьесы, Нюра предложила: «Тебе надо прочитать «Безотцовщину» Чехова». А я все тянул…
Анна: Ты не тянул, а заявил: «Я не чеховский герой». Ответ Макса меня озадачил, и, как всегда в таких случаях, я пустилась в долгие размышления: вижу его в роли или нет. В конце пути сомнений не осталось: «Ну Платонов же!» Опять сказала об этом Максу — и он наконец прочел пьесу. Звонит на следующий день: «Это мое!» Вот вам и не чеховский герой!
Еще мечтаю, чтобы Максим сыграл Сирано де Бержерака. Макс в этой роли будет просто блистателен! И в первую очередь благодаря невероятному дару читать поэзию — им очень мало кто владеет. Хочу, чтобы мою мечту услышали в космосе.
Максим: В студенческие годы мы все читали драму Ростана, но когда Аня поделилась идеей сделать из меня Сирано, сел и перечитал пьесу заново. Взял книгу в самолет и как только приземлился, написал ей эсэмэску: «Весь салон залит моими слезами. Я хочу это сыграть!»
Анна: В юности я сходила с ума от спектакля в Театре Станиславского, где Сирано играл Сергей Шакуров. По решению режиссера актер выходил на сцену без грима. И это очень правильно, потому что в герое Ростана мощнейшая внутренняя сила, а любой грим только мельчит персонаж. Надеюсь, и Макс тоже будет играть без накладного носа.
Недавно услышала, как режиссер Александр Митта рассказывал о своей ошибке на фильме «Сказ про то, как царь Петр арапа женил»: что не надо было чернить Высоцкого или хотя бы постепенно убирать краску, чтобы в финале он был совсем без грима. Митта так здорово сказал: «Я ошибся. И понял это слишком поздно». Знаете, чтобы вот так, на всю страну, признать свою ошибку, нужно быть очень сильным человеком, личностью.
Максим: Алла Ильинична Сурикова, у которой я играл в фильме «Любовь и Сакс», тоже признала, что была неправа, заставив меня сниматься в парике. Накладные волосы просто изуродовали героя. Алла Ильинична — большой, тонкий, замечательный режиссер, но от ошибок никто не застрахован. А меня эта история в очередной раз убедила: надо уметь настоять на своем.
Что касается Нюриных планов на меня, то они далекоидущие. Еще она хочет, чтобы я сыграл тетку Чарлея, но именно в пьесе Брэндона Томаса, которая отличается от сценария замечательного фильма «Здравствуйте, я ваша тетя!»
Анна: У меня есть разные театральные планы на нас обоих и в семьдесят лет, и в восемьдесят.
Максим: Как-то она говорит:
— Вижу, как красиво ты будешь стареть. Вот тебе шестьдесят, вот шестьдесят пять… — и пауза.
Я:
— Ты почему замолчала?! А в семьдесят меня уже не видишь?!
Анна: Конечно вижу! И я с тобой рядом тоже буду красиво стареть. И никаких пластических операций!
— В продолжение начатой вами, Максим, темы о начальницах на площадке… Очевидцы рассказывали, что Аверин, придя на съемку «Глухаря» и узнав, что режиссер женщина, горько вскричал: «Баба-режиссер — это кранты!» За прошедшие с той поры годы поменяли свое мнение?
— Нет, ну я никогда под одну гребенку… Есть исключения: Лариса Шепитько, Татьяна Лиознова — как бы ее ни критиковали. Броневой вообще заявил в глаза: «Мадам, вы не очень талантливы!» Простите, но победителей не судят: «Семнадцать мгновений весны», «Карнавал», «Три тополя на Плющихе», «Мы, нижеподписавшиеся» — во всех картинах такие мужики играли, с такими мощными характерами! Один Ефремов чего стоит. Поэтому как ни крути, склад ума у Татьяны Михайловны был совсем не женским.
С режиссером первого сезона «Глухаря» Гузэль Киреевой не только прекрасно сработались, но и подружились. Я за многое ей благодарен. Мы сняли удивительно тонкий фильм «Возвращение домой», который тоже полюбился зрителям.
Про нынешнюю ситуацию скажу так: если режиссер — профессионал и четко знает, какой продукт хочет получить на выходе, пол для меня не имеет значения. Но ведь бывает, что женщина, взявшись снимать кино, пытается через героев поведать миру о чем-то своем, девичьем. Через призму какого-то невыношенного чувства. Иной раз так и подмывает сказать: «Милая моя, я понимаю, у тебя своя жизнь, но на съемочной площадке есть еще и герой-мужчина, у которого должны быть другие поступки, мотивы, эмоции».
— Максим, вам довелось работать с Людмилой Гурченко, у которой, как известно, был очень непростой характер. Как вам удалось поладить?
— Мне с Людмилой Марковной не было сложно ни секунды, мы всегда находились на одной волне. Я понимал, что Люсе, оставив в стороне всю мишуру, хочется рассказать другую историю. Помню, сидели в кругу создателей бенефиса «Марковна. Перезагрузка», кто-то что-то предлагал — Люсе это не нравилось. Когда делился своими идеями, она говорила: «Вот вы меня понимаете». Идем как-то на съемки, уже зная, что кусок сценария, который придумали вместе, поменяли. Она берет меня под руку, сжимает крепко и говорит: «Вот так всю жизнь! Всю жизнь я одна!»
Для финала сценаристы придумали полную фигню, и Люся ужасно расстроилась. Тогда я предложил:
— Давайте вы просто пройдете по улице, а встречные люди будут вам улыбаться. Как у Феллини в «Ночах Кабирии». Помните, Мазина там идет…
Люся сразу оживилась:
— Да-да, это то, что надо!
Благодаря Гурченко я многое поменял в своем мировосприятии. Помню ее наставление «Сказал правду — держи коня наготове!» Как-то Люся спросила:
— Ну что, тебе уже плюют в спину?
— Уже да.
— Это хорошо, значит, ты впереди.
И я перестал озираться и бояться, что скажут. А то ведь заболевал от ненависти некоторых коллег и от грязи, которую журналисты ушатами лили на мою голову. Как-то на тусовке одна актриса, указывая на меня, сказала другой, маститой и уважаемой:
— Ой, я знаю этого мальчика!
А та громко, через всю толпу, чтобы я слышал, ответила:
— Да забудь, раньше был хороший артист, а теперь песенки поет!
Стоял как оплеванный, не зная, как реагировать…
До появления «Инстаграма» и «Фейсбука» я был гораздо счастливее, потому что там что ни день — оскорбления. Раньше на них старался не реагировать, но потом понял: нет, на особенное хамство надо отвечать.
Как видите, я сейчас в хорошей форме, но на сборе труппы один из папарацци взял ракурс снизу и на снимке у меня выросло вот такое огромное жабо. Кто-то из театра возмутился:
— Почему вы публикуете такую фотографию? — на что получил ответ:
— Я художник, я так вижу!
Тогда я ему написал: «Дорогой художник, спасибо за мой фотопортрет! Вы заставили людей улыбаться — и это прекрасно!» Другой поделился мнением:
— Аверин ничего и не умеет, кроме как улыбаться.
Ну что ему было ответить?
— Конечно, только улыбаться! Не могу же я быть таким же унылым м…м, как вы!
Больнее всего ранят выпады коллег. Но со временем и с этим научился справляться. Восемь лет назад, когда состоялась премьера моего первого моноспектакля, кто только не бросал в меня булыжники: «Да как он посмел?! Что он такого сделал в профессии, чтобы позволить себе моноспектакль?!» Сейчас оглядываюсь вокруг: ну и где эти люди? А спектакль жив, я показал его в ста девяноста четырех городах России, проехал с ним по восемнадцати государствам, включая страны СНГ, Европы, Ближнего Востока, Америки и Австралии. По моим подсчетам спектакль посмотрели более трехсот пятидесяти тысяч человек, и никто не остался безучастным.
Анна: У Макса были гастроли в Тель-Авиве. Я подхожу к театру, а там очередь на пять кварталов! От невероятной гордости за него, от счастья начинаю плакать. Плачу и когда в финале весь зал встает и долго аплодирует, не отпуская Аверина со сцены.
Приехав в Москву, случайно сталкиваюсь с продюсером, к которому Макс обращался, но получил отказ. Говорю: «А вы знаете, какая очередь стояла на моноспектакль Аверина в Израиле?!»
Максим: Самое интересное — этот продюсер уже несколько раз посмотрел мой спектакль и стал его фанатом!
Сейчас я почти не даю интервью, потому что мои слова вырывают из контекста, отчего меняется смысл. Ваши коллеги постоянно передергивают факты, накручивают что-то вокруг моего имени, подменяя правду вымыслами. А когда припираешь к стенке, говорят: «Так это ж вам пиар!» Ребята, никакой пиар кроме сыгранных спектаклей, ролей в кино и сериалах мне не нужен! И вообще вся эта мишура не нужна! Мне гораздо интереснее работать!
Я перестал ходить на всякого рода встречи, отказываюсь от участия в телепередачах. У меня немного настоящих друзей. Вот Анна Александровна — мой друг! Конечно, она не единственная, остались близкие друзья из театра «Сатирикон» — Агриппина Стеклова и Владимир Большов, есть еще много друзей-актеров, с которыми бесконечно приятно и встречаться, и вместе работать.
— Ваши стихи, посвященные Марии Куликовой, прекрасны, но на меня большее впечатление произвела проза, адресованная Анне: «Я тебя люблю! Ничего не бойся! Я держу тебя за руку!» Любая женщина почла бы за счастье прочесть или услышать такое. Тем не менее однажды вы крупно поссорились. Из-за чего?
Максим: Из-за чего неважно. Сам конфликт неинтересен — главное, как вышли из него. Дело было в Черногории. Мы разругались в пух и прах и десять дней не разговаривали. На одиннадцатый — звонок. И Аня говорит: «Мне плохо без тебя…»
Анна: Наверное, нужно было один раз поругаться, чтобы понять, как это страшно — потерять. Для меня те десять дней стали ужасной мукой, непереносимой пустотой. Мы оба поняли, что наш конфликт — полная ерунда, повода для него не было.
Максим: Нам нужно было сразу задать себе правильные вопросы: «Смогу я завтра без нее?», «Смогу я завтра без него?» Нет? Тогда сделай все, чтобы не потерять!
Привыкнуть к хорошему очень легко — к успеху, тому, что друг рядом… Но каждую минуту надо помнить, что враз можешь этого лишиться. Раньше я тер на удачу носы собакам на «Площади Революции», носил с собой талисманы. Сейчас не тру и не ношу, а в церковь хожу, чтобы поблагодарить: «Господи, спасибо тебе за все, что у меня есть…»
