С годами Егорка отдалялся от своей бабки. Нет, он по-прежнему любил ее, просто — меньше бывал с ней, и она, чувствуя себя одиноко, часто просила его:
— Ну куда ты торопишься? Посиди, побудь со мной. Дай я погляжу, какой ты большой стал. Как время летит! Кажись, еще вчерась ты маленький был и за мой подол держался, вместе ходили, куда я, туда и ты. И вот уже осьмнадцатый год. Ой, ой! — поражалась Наталья.
— Женить скоро будем, — сказала Наталья, глядя на Егорку. — Я еще, может, правнука дождусь и посижу с ним, понянчу, как тебя нянчила.
Егорка усмехнулся и подумал о Фене. То, что началось между ними в детстве, продолжалось и крепло. Он хотел, чтобы его будущая жена была похожа на его бабушку и мать, и Феня ему казалась такой. На гулянье в толпе девушек и парней они глядели друг на друга, и все уже знали, что между ними что-то большое. Он оставался с ней наедине, первый раз — в темном коридоре клуба, где они случайно оказались после кино.
— Ты? — спросил он.
— Я, — ответила она.
И Егорка пошел к ней, под ноги попалось полено, он споткнулся и чуть не упал. Феня забилась от него в угол и стояла. Он взял ее за руки, и это прикосновение обожгло его. Он не знал, что ему делать дальше, но Феня стала вырываться. Хорошо, что было темно. Темнота и помогала им быть так близко друг к другу. Несколько раз он нечаянно касался ее груди.
Неизвестно, сколько бы это продолжалось и чем бы закончилось — обидой или поцелуем или тем и другим вместе, но их осветили фонариком. Они зажмурились от яркого света и почувствовали свою незащищенность, как кроты на поверхности.
Другой раз Егорка догнал Феню, когда она после гулянья шла домой. Увидев, что она идет одна, он побежал следом. Услыхав позади себя шаги, Феня оглянулась, засмеялась и побежала от него. Но запыхавшийся Егорка настиг ее, Феня смущенно посмотрела на него, и они пошли рядом. Оказывается, слова и не нужны, можно молча идти рядом, вдыхать запах цветущей черемухи, глядеть, как колышется подол платья вокруг ног, и привыкать друг к другу. Это было так хорошо!
Но вот настал день отъезда Егорки.
— Куда ты едешь, куда?— спрашивала Орина, глядя опечаленными глазами на своего единственного сына,— Разве тебе плохо дома?
Нет, не плохо было Егорке дома, пожалуй, очень хорошо, две женщины заботились о нем, и он не замечал, что у него нет отца. Но что-то неудержимо звало Егорку вдаль, несмотря на то, что здесь, кроме матери и бабушки, оставалась еще и Феня.
Наталья как-то вся потемнела, осунулась, нос и подбородок еще больше заострились, но старалась не показать, что сильно горюет, и тайком смахивала слезу. Она, видно, знала, что Егорка будет тосковать по дому, по матери, по всему привычному, по ней, старухе, и старалась укрепить его дух,
— Езжай… Я вот провожу тебя и тоже уеду.
— Куда?— спросил Егорка.
— Хочется с дочерью пожить, помочь ей. Ведь у меня еще два внука, окромя тебя, а я их не знаю. Одного тебя растила.
Ты обижаешься на мою мать?
— Мать и дочь — и то ссорятся. А мы ведь — свекровь и невестка. Мне обижаться на твою мать нельзя, и ей на меня — тоже. Мы жили мирно.
— А как же мать одна?.. Оставайся. Никуда не езди. Вам хорошо будет вдвоем.
— Я не сразу уеду, а подожду, пока мать без тебя привыкнет.
Егорка думал о матери: как ей будет тоскливо одной, какими темными покажутся осенние вечера, длинными — зимние ночи! Всю себя, всю молодость она отдала сыну, а сын покидает ее.
Шли деревней по тропке под ветлами, тополями, березами и липами, под ними прошло Егоркино детство и началась юность. Он уходит, а они остаются. Прощайте, прощайте надолго.
В знакомом палисаднике с кустами сирени мелькнуло платье, Егорка замедлил шаги и пропустил вперед мать и бабушку. На него глядели улыбающиеся ореховые глаза Фени. Они радовались короткой встрече и не знали, что такое разлука. Подойти бы к ней и сказать одно слово, но Егорка не нашел этого слова, он вспомнил о дороге, улыбнулся глядевшей на него девушке, Феня улыбнулась ему, и он пошел догонять мать и бабушку.
Дорога поднималась полем в гору. Орина идет впереди, Егорка и Наталья — немного поотстав.
— Чует мое сердце, не увидимся мы больше, — вдруг говорит старуха.
— Что ты, что ты, бабка?! Через год я приеду. Увидимся!
Егорка кладет на ее костлявое плечо руку и прижимает к себе. Ему хочется разрыдаться, но он крепится и глядит на нее. А старуха плачет, роняя слезы себе на грудь, на Егоркины руки, на землю.
Мать поехала провожать его дальше, а бабушка осталась стоять.
— Ну, прощай, — говорит она, последний раз оглядывая внука.
И вот уже нет ее, а он сидит и смотрит на бегущие , за окном телеграфные столбы. А потом остается позади мать, а он один вырывается вперед — и летит, в неизвестность, в будущее.
Егорка не ожидал, что его первая разлука будет такой долгой: год работы, три года службы в армии, год учебы в институте — все это шло друг за другом беспрерывно, и только через пять лет он смог навестить родные места.
Уже не было в живых бабки Натальи. Месяца через три после его отъезда она тоже уехала к дочери. Егорка первое время сильно скучал о доме. А что испытывала она, на старости лет оказавшаяся в чуждой ей местности?! Но не вернулась назад, а осталась в большой беспокойной семье, взвалив на свои плечи заботы. Егорка служил в армии и изредка получал письма, в которых тетка сообщала ему о бабушке. Однажды он прочитал, что бабушка умерла. Он вышел из шумной казармы, забрел в лес и лег на траву. Рядом с ним появилась пустота, пятно, которое долго не заполнится и не зарастет ничем, может быть, никогда. Такую связь он чувствовал в эти минуты с бабушкой. Это была первая утрата в его сознательной жизни.
Год назад из письма матери он узнал, что Феня вышла замуж за его друга Кольку, а до этого мать часто писала ему: «А еще меня спрашивала Феня, когда ты приедешь на побывку». Приятно было сознавать, что кто-то думает о тебе. Но теперь, похоже, уже никто не думал, кроме матери, которая осталась такой же, какой была пять лет назад, — по-вдовьи терпеливой и сильной.
Соскучившись в деревне, Егорка решил съездить в районный город, где теперь жили Феня и Колька. День был воскресный, базарный, все шли на рынок или возвращались оттуда с каким-нибудь приобретением.
На перекрестке он чуть не разминулся с Колькой. Они рассеянно посмотрели друг на друга, каждый был занят своими мыслями и не ожидал такой встречи, но, пройдя несколько шагов, оба разом оглянулись и остановились.
— Колька!
— Егорка!
— Вот встреча!
— А я гляжу,— заговорил Колька, в улыбке щуря глаза, — что-то знакомое. Оглянулся — ты!
Колька был на полголовы ниже, но в полтора раза шире в плечах. Что-то мужицкое было в его лице и фигуре. Егорка рядом с ним чувствовал себя юным.
— Когда приехал?
— Неделю назад.
— Давай-ка мы зайдем, тут недалеко «Пиво — воды» есть.
В пивном павильоне было душно и многолюдно.
— Пива, Рита… Друг приехал.. Пять лет не виделись…
Они вышли на лужок перед павильоном.
— Я ведь, ты знаешь, женился на Фене, — сказал Колька и как-то виновато посмотрел на Егорку.
— Слышал. Поздравляю.
— Такая свадьба была! Два дня гуляли. Жалко тебя не было, — он залпом осушил кружку и вытер ладонью губы. — В город перебрались. Дом купили. У нас ребенок. Феня — баба хорошая. Сходим, поглядишь на свою сестру.
«Какая она мне сестра! — подумал Егорка. — Как бы сказала бабка Наталья, десятая кость — и та врозь».
По дороге к дому Колька забежал в магазин и взял бутылку водки.
— Зачем это?— спросил Егорка.
— Казацкий загул!
— Феня может обидеться.
— Ради такого случая — ни-ни.
С двойственным чувством Егорка приближался к их дому, ему и хотелось взглянуть на Феню, и в то же время он спрашивал себя: «Зачем я иду? Пусть лучше она останется во мне такой, какой была раньше». Но отступать было поздно.
— Вот тут мы и живем, — Колька открыл калитку. — Федосья Петровна! Феня! Погляди, кого я тебе привел!
Егорка замер. Дверь распахнулась, вышла Феня, ее глаза цвета спелого лесного ореха встретились с его глазами, ожили, и он увидел в них, нет, не любовь, а память о любви.
— Здравствуй, Феня.
— Здравствуйте.
Они произносили какие-то слова и все глядели друг на друга, и только тут Егорка понял, кого он потерял, навсегда, безвозвратно. Она ждала его, одно бы его слово— и она бы стала ждать вечно. Что-то одинаковое было в ее глазах и глазах его бабушки и матери.
— Ну вот и встретились брат и сестра, — сказал Колька.
Он все напирал на их родство, хотя, конечно, знал об их совсем не родственных отношениях в прошлом.
— Иди переоденься. Что ты ходишь, как… — строго посмотрела она на мужа.
— Сама знаешь, телячью шкуру сдавал, чисто не оденешься, — обиделся Колька.
Егорка заметил под яблоней детскую коляску.
— Кто у вас — мальчик, девочка?
— Мальчик. Я не бракодел, — ответил Колька с гордостью.
Он надел белую рубашку, которая ему была узка, вынес стол и стулья и стал помогать жене накрывать. Феня смущалась и робко взглядывала на Егорку. Он тоже смотрел на нее, немного раздавшуюся вширь, и думал, встретит ли он на своем пути такую же женщину, за любовь которой всегда можно быть спокойным.
Хорошо было сидеть в огороде. Ветки со спелыми вишнями свешивались прямо к столу, пахло медом, на цветущей липе гудели пчелы.
— За встречу, — Колька первым опрокинул рюмку и захрустел пучком зеленого лука, обмакнув его прямо в солонку.
Феня только пригубила.
Колька держался развязно, но старался не глядеть в глаза Егорки. Когда жена ушла к коляске, он, уж сильно захмелевший, вдруг спросил:
— Ты не обижаешься на меня?
— Я? За что?! — удивился Егорка. — Нет, не обижаюсь.
— Друг! — Колька даже прослезился. — Сколько лет мы не виделись, а?
Кольку совсем развезло.
— Ложись спать! — приказала ему Феня.
Он покорно встал и, пошатываясь, пошел в дом.
Проводив мужа взглядом, Феня, как бы оправдываясь за него, сказала:
— Он хороший. Такое с ним редко бывает.
— Да, он хороший, согласился Егорка. — Только его надо в руках держать.
— У меня не вырвется, — улыбнулась Феня и сжала кулачок.
Некоторое время сидела молча.
— Как вы живете? — спросила Феня.
— Учусь.. А у вас, я вижу, жизнь устоялась.
Заплакал ребенок, Феня подбежала к коляске и склонилась над ней. Нежность к сыну была на ее лице, и она уже не замечала Егорку.
— Проснулся… проголодался… ручку отлежал… Ах, ты мой скворец!.. — ворковала она, вынимая сына из коляски и прижимая к себе.
— До свиданья, Феня. Я пойду.
— После гулянья приходите к нам ночевать. Я вам постелю на веранде. Она будет открыта.
— Нет, я пойду в деревню.
— Автобусы не будут ходить,
— Ничего, я дойду пешком.
Он закрыл за собой калитку и побрел тихими улицами к центру города. Он не жалел, что увидел ее, даже был рад, — иначе не узнал бы он, что его любили и ждали, но грустно было ему, так грустно, что больно было глубоко дышать.
