«И я, странный человек, ненужный миру, иду к таким же лишним и никому не нужным людям и обретаю там покой». Из писем Георгия другу, написанных в 2011-2013 годах, во время работы в службе «Милосердие»
Георгий Великанов, – первый пресс-секретарь службы помощи “Милосердие” и тот самый алтарник, который 25 января на железнодорожной станции Красногорская успел вытащить упавшего на рельсы бездомного на платформу, но сам погиб.
Письмо к Богу
«Иногда мне хочется, чтобы у Бога был прямой телефон. Или хотя бы почта, по которой можно было бы написать Ему в любое время дня и ночи, и Он бы ответил.
Вот бы здорово: “Здравствуй, Бог. У меня проблемы. Помоги! Что? А, хорошо. Будет сделано. Ок. До скорого”.
Или так: “Боженька, мне так одиноко! Мне так плохо, сделай что-нибудь. Папочка, а когда Ты придешь домой?”
Или просто молчать в трубку. Он понимает.
Но у Бога нет прямого телефона. Или есть, но я забыл номер. Записную книжку потерял… Да нет, не в книжке дело, а просто… провода порвались. Надо просить специалистов наладить связь. Но где эти специалисты?
Вот и приходится мыкаться всю жизнь, пока отыщешь потерянное и поймешь, где, когда, почему связь порвалась. А Его как будто нет, далеко…
<…>Он ждет – нас. А мы ждем Бога. Мы хотим, чтобы Он поскорей пришел и забрал нас из этого страшного детдома, из этой тюрьмы, какой стала наша жизнь, из этого враждебного, жестокого и несправедливого мира, в котором нет ни капли милосердия. В котором убивают девчонок на улице, насилуют детей и машины давят кошек на дороге…
…А они ждут – нас. Да, нас! Именно они – эти дети, которых насилуют, эти мальчишки, в одиночестве глядящие в окно, эти маленькие девочки и мальчики, дяди и тети, и даже кошки на дороге…
Но ты подойди к ним. Сядь рядом. Погладь по голове. Отдай все тепло твоего раненого сердца. Пусть боль преобразуется в любовь. И тогда, может быть, не станет времени утишать свою боль – чужой хватает. Наши боли соединяться, сердце к сердцу, голова к голове, рука к руке. А потом мы отдадим это все – Ему. Большому Дяденьке на небесах. Он красивый, сильный! Как много значит в этом огромном мире маленькая верность – это безмерно…
… И обязательно расскажи им, не забудь, что Он приходил сюда. Он знает, что такое детдома и тюрьмы, концлагеря и раздавленные кошки на дороге. Всех до единой кошек и всех выброшенных на улицу малышей, всех дяденек и тетенек, которые приходят домой, зная, что их там никто не ждет, всех мальчиков и девочек, стариков и умственно-отсталых – всех до единого Он вобрал в Себя.
Это случилось в пятницу, 29 нисана 30 года нашей эры. Это случается каждый раз, когда мы приходим, чтобы разделить боль чужого ребенка и незнакомой нам кошки.
Утром, в первый день недели, на рассвете мы придем ко гробу, чтобы плакать над нашей болью. А ЕГО – ТАМ – НЕТ…
Время начаться суду с Дома Божия. Я верю, что Господь будет потрясать непрочные, гнилые основания. Но в то же время Он открывает новое».
Из письма «Огонь под пеплом»
Почему все это для меня так важно?
Потому что именно этого я ищу. Ощущения своей НУЖНОСТИ. Мы – не винтики в бездушной машине, а мир делает нас такими. <…>Каждая личность уникальна. Если она погаснет, так и не пробудившись, как звезда, оборванная в полете – потеря будет невосполнимой.
Поэтому, мне кажется, в христианстве очень серьезно воспринимается вечная жизнь – или вечная смерть. Отсюда тоска по апокатастасису (всеобщему восстановлению) – и невозможность утвердить его в качестве догмы. Выбор, который мы делаем, очень серьезен, даже если Бог может спасти из огня. Но если останутся неспасенные, кто займет их место в Царстве Божьем? Это – высокие сферы. А сейчас, прямо сейчас, люди медленно умирают, как гусеницы, которые уже отчаялись стать бабочками. По капле уходит жизнь.
У меня на работе есть сотрудница, которая, также как и я, медленно сохнет над бумажками. Засыхает. Она могла бы стать учителем, воспитателем детей, танцовщицей, актрисой. Быть может. Но она не решилась выбрать ЖИЗНЬ взамен умирания. Слишком оно привычно. И слишком страшно оторваться от привычного ради неведомых горизонтов. Ей больше ничто не интересно. Силы, физические силы убывают, хотя она еще совсем не старуха. Душевная пустота – вот что вытягивает, как воронка, жизнь из этого, я уверен, талантливого человека<…>.
Я думаю о людях, которые так и не пробудились. Я думаю о себе. Если то, что ты делаешь, не приносит радость тебе и не делает жизнь лучше – зачем делать это?! <…>
И как это контрастирует с нашими сестрами милосердия. Как осмыслена их жизнь. Как сильно их лица, лица верующих людей, отличаются от окаменевших масок большинства людей в метро.
В психо-неврологическом интернате (ужасно звучит!) нет бумаг, нет пресс-релизов, нет ролей, которые надо исполнять. Зато там каждая минута наполнена дружбой, ссорами и примирениями, и за всем этим сияет свет ПОДЛИННОСТИ. Конечно, если ты штатный работник, воспитатель, в конце концов можно устать и потерять восприимчивость. Но я… иду туда, чтобы глотнуть ЖИЗНИ. Я там НУЖЕН. Нужно мое сердце, мое отношение, мои руки. Если в мире нужны мои знания или компетентность, умения, навыки, роль, которую я исполняю, место, которое я занимаю – то там интересен ТЫ САМ. Там каждый заглядывает тебе в лицо и словно спрашивает: “А ты, ты будешь со мной дружить?”.
И я, странный человек, ненужный миру, иду к таким же лишним и никому не нужным людям и обретаю там душевный покой.
Я понимаю, что я сам выбрал этот путь. Выбрала его душа, и я не жалею об этом.
Когда Бог творил меня, Он, наверное, спросил у моей души, еще не вошедшей в утробу матери: “Согласна ли ты пройти все это? Хочешь ли?” – и я ответил: “да”. И пусть богословы скажут, что думать так – ересь. Душа знает свой путь.
Понять этот путь и принять его как от руки Божией – вот задача. И тогда он становится уже не только крестом, но и радостью. Крест – это оттого, что на пути осуществления своего призвания нам приходится противостоять миру, плоти и дьяволу. А радость оттого, что на этом, и ни на каком другом пути, ты соединяешься с Богом.
Постараемся принять свои страдания. Да, очень трудно, но они достойны благодарности, потому что приводят нас прямо к Божьему престолу. Хотя поймем мы это только ПОТОМ.
И еще я подумал: есть душевные потребности, а есть духовные задачи. Хорошо, конечно, когда они совпадают. Но бывает, что то, что приходит от Бога, опрокидывает наши привычки и представления. Нам важен душевный комфорт, спокойствие, уверенность в завтрашнем дне – а Бог проводит через такое, что думаешь, как бы выжить. Но это потому, что Он призывает к чему-то большему.
Ну, а моя духовная задача сейчас, похоже – постараться делать хорошо то, что делаю, хотя это и очень скучно. И надеяться, и молить Бога о том, чтобы в какой-то момент найти свое. Чтобы сердце горело.
А пока – огонь под пеплом…
Из письма “Церковь в истине”
Я так хочу общину! Пусть это будет в маленьком храмике, где будет тепло, тесно и уютно. Деревянные стены, купол – все. Алтарь совсем близко. Перегородки нет, а если и есть, то она не мешает. Небольшие Царские врата.
Пусть это будет кусочек Неба на земле – такой уютный, домашний, но веющий какими-то звуками оттуда, из горнего мира.
Священник в простой белой фелони. Клирос – все собравшиеся.
И пусть знают, что здесь – Церковь, вместе с дядей Толей и тетей Маней, вместе с отцом N. и матушкой M., – и несмотря на их немощи.
Сейчас Церковь земная идет по опасному пути (слова одного священника). Хочется, чтобы были островки подлинного, незамутненного.
Это и есть чистота Православия – когда люди собираются вместе, чтобы славить Бога “в веселии и простоте сердца”.
Такой чистоты взыскивали наши новомученики, уходившие в “катакомбы”. Нет, дело не в митрополите Сергии, не в старом и новом стиле, не в церковнославянском или русском языке – а в том, что нам сказано раз и навсегда: “не любите мира, ни того, что в мире. Кто любит мир, в том нет любви Отчей” (1 Ин.). И этот закон непреложен. Нельзя служить Богу – и чему бы то ни было еще, будь то престиж, деньги, власть или собственное раздутое “я”.
Мне видится, что сейчас подлинная Церковь (а не ее внешняя организация) будет снова уходить в катакомбы. Но не внешние, а внутренние – она будет “убегать в пустыню” сердца, как это было всегда со времен первохристианства.
Мне когда-то рассказали такой пророческий сон: посреди пляжа, в каком-то гараже совершается Литургия. И люди проходят мимо, сквозь этот гараж, не видя того, что совершается. А мир стоит – именно этим…
И сейчас уже есть такие священники и миряне – те, кто “ходят перед Богом”. “Они не осквернили одежд своих” и поют новую песнь Агнцу.
Они не объединяются ни в какие группировки, не уходят в раскол, но их молитвой, делами любви и горением сердца Церковь стоит и будет хвалиться в Царствии Небесном.
Да, действительно, сейчас, как и предупреждают многие, сатана действует хитрее, чем раньше. Прямых, декларативных отречений от Христа он не потребует. Но будет медленное, постепенное отречение от Христа в сердцах – и холод поселится в них, и, “по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь”.
Воцарятся другие ценности – например, “сильная Церковь”, “национальная идея”, “культурные ценности”, “толерантность” – все что угодно, но не Христос. На Западе целые деноминации уже охладевают к вере из-за этого. У нас – искушение властью.
Поэтому Христос и говорит: “придя, найду ли веру на земле?”. Когда Он придет, то потрясет Свою Церковь, как смоковницу, чтобы узнать, есть ли на ней плоды. “Время начаться суду с дома Божия”. “Суд же состоит в том, что Свет пришел в мир, но люди более возлюбили тьму, нежели свет”.
Поэтому сейчас время покаяния, время, когда мы можем раскрыть душу и впустить туда Свет, чтобы Он безраздельно царил там. Время обелить одежды свои и украсить их цветами маленьких дел любви.
Сделаем наши семьи, наши общины маленькими обителями любви. И это будет то “монашество”, которого сейчас ждет от нас Бог. Такое монашество возможно и в семье. Оно там, где есть предстояние Богу, смирение, целомудрие и послушание.
Из письма “Ворота в вечность”
Бывают потрясающие совпадения, которые даже не совпадения, а знаки. Знаки Божьего присутствия в нашей жизни.
Несколько дней назад я вернулся с похорон. В автокатастрофе погибла жена моего самого близкого друга.
Это было потрясение для всех, кто ее знал; они поженились в мае, только недавно прошел медовый месяц… Я приехал к другу в Казань и провел с ним несколько дней, разделяя, не скажу даже «горе» – таинство жизни и смерти, с которым мы так неожиданно и жестко столкнулись. <…>
Я ехал в Казань в смятении, вопрос: «зачем?» не давал мне спать. Сережа с Эльмирой попали в аварию, когда ехали смотреть загородный дом, который хотели купить. За рулем сидела Эльмира. Она взяла на себя самый тяжелый удар и одна ушла на небо. Все остальные остались живы – с переломами, ранами и ссадинами.
Нелепая, жестокая смерть. Мой друг Серега остался теперь один – вскоре после того, как нашел семейное счастье… Зачем?
Ночью, ворочаясь на постели, я все думал, думал об этом и задавал Богу безмолвный вопрос. И вот, как бывает иногда: думаешь, мучаешься, постепенно вдруг просветляется сознание и открывается что-то, что ты не можешь охватить разумом, но что ясно сердцу.
Я вдруг увидел – нет, не то слово – почувствовал, как Божий замысел охватывает эту жизнь, жизнь погибшей и жизнь оставшихся. Как все события, даже трагические, даже явно вызванные злом, вплетаются в ткань Промысла, которая ткется постоянно, каждую минуту. Ярким светом осветились слова Евангелия: «у вас же и волосы на голове все сочтены» (мФ. 10:30).
У Эльмиры в гробу не было волос – их сбрили в больнице, чтобы сделать операцию (была гематома). Голову скрывал чепчик. И вот, оказывается, эти волосы, которые так любил мой друг Сережа, исчезли не без воли Божией.
Боже мой, как страшно об этом говорить. Я бы никогда не осмелился, если бы сам не переживал эту потерю, соединяясь сердцем и проходя путь страдания с моим другом.
Мне стало ясно, что Эльмира – эта веселая и сильная женщина, которую я знал – открыла путь. Открыла мне – не только Сереже – ворота в вечность. Она ушла туда, куда и нам предстоит идти. И теперь я знаю, что когда сам пойду туда, меня уже будут ждать…
…Она была очень красива в гробу. Вся в белом, лицо умиротворенное, спокойное. В жизни это был очень энергичный и волевой человек, кипящий планами, мечтами; глубокие темные глаза сверкали огнем, когда она смеялась.
Теперь не было этих глаз, не было планов, всего этого бурного и праздничного кипения жизни. Был покой и отданность.
И когда началось отпевание, вдруг стало ясно: мы собрались здесь – ради Христа, для того, чтобы отдать Ему эту душу, Его невесту, новорожденную в вечную жизнь, и просто побыть в Его присутствии. И Он пришел.
Я не раз переживал смерть близких, друзей, пастырей. Но почему-то лишь сейчас тайна вечной жизни раскрылась передо мной с такой яркостью и силой. Для меня ожили слова владыки Антония Сурожского:
если хотите быть со своими ушедшими любимыми – будьте там, где они: с Богом.
Будьте там молитвой и всем устремлением сердца. Теперь мне чуть-чуть более ясно, как это – ждать смерть, как свою невесту… Ведь там мы встретимся со Христом лицом к Лицу, и как можно не ждать этой встречи?!
Эльмира, дорогая, спасибо тебе, что открыла мне путь. Верю, что твоя жертва не напрасна – Господь примет ее, и она принесет плод в жизни Сережи, в моей жизни. Как дивно говорит митр. Антоний: на Страшном Суде мы встанем пред Богом и скажем: «Господи, все доброе, что Ты видишь во мне – это плод его (ее) жизни, это он во мне заложил, если бы не он (она), я бы никогда не понял и не сделал этого».
И вот еще, что потрясло меня. Когда увидел тело Эльмиры в гробу – это было словно бы уже освященное тело, тело святого человека. В том смысле, как употребляла это слово ранняя Церковь: посвященный Богу, отделенный для Бога. Тогда ведь все христиане назывались святыми, и наша Литургия сохранила такое понимание в возгласе: «Святая – святым». B не случайно в Церкви так почитаются св. мощи – свидетельство будущего воскресения.
За те две недели, что Эльмира провела в реанимации без сознания, в ней словно бы сгорело все земное, тленное, привязанное к земле – осталось только небесное. За две недели Бог совершил в ней всю ту работу, которую он совершает с нами в течение жизни, и которую мы видим завершенной в истинно святых людях.
Мы называем преп. Сергия Радонежского «земным ангелом и небесным человеком», наверное, часто упуская из виду, что и сами, в свою меру, призваны к тому же. Но когда стоишь у гроба человека, которого знал и который теперь, как ты веришь, в Царстве Небесном, в освящении, в полной отданности Богу – душой и телом – то хочется тоже идти этим путем, и просить его помощи, и радоваться, и благодарить.
