Теперешняя старушка когда-то преподавала научный коммунизм. Конечно, в Бога не верила, потому что у нее «работа такая была». Да и время другое, что нельзя не учитывать.
И вот состарилась. И поняла, что жизнь подходит к завершению. Когда мы что-то покидаем, это всегда эмоционально. Расставание эмоционально. А если речь идет о жизни?
Короче говоря, бывшая атеистка уверовала. Стала в церковь ходить, посты соблюдать и прочее. Многое передумала, многое прочитала. Короче говоря, безбожные аргументы распались, рухнули.
Дома у нее – божница. Часть икон купила сама, некоторые подарили новые друзья по вере.
Она почувствовала, что ей легче сделалось на душе: будущее стало казаться не таким пугающим, как раньше. Но, видимо, ничего нет однозначного. И в конце «земного бытия» судьба послала ей испытание.
Судите сами: человек в вере, в молитве, в надежде. А тут друзья молодости, с которыми работала, говорят: так и скажи, что смерти испугалась. Хвост поджала. Поэтому и иконы повесила. Мол, притворство всё это.
Но этого мало: далее прозвучали не менее жестокие вещи. Например, что она – дама пожилая – жизнь лживую прожила. Учила одному, а в старости, перед уходом, вдруг начала следовать противоположному. То есть всю жизнь притворялась. И пользы не принесла.
Вот я думаю: зачем они такое сказали? Как будто не со зла, а только из любви «к справедливости». Друзьям, видимо, важно услышать ее согласие. Тогда они в собственных глазах на голову выше станут: вот такие мы умные.
Старушка, бывшая коммунистка, плакала, а затем успокоилась. Она подумала, что нет ничего важнее того, что происходит в ее внутреннем мире. А в нем вера и только вера.
Но судьба приготовила старушке еще один «подарочек». Взрослая дочь не выдержала и сказала: «Мама, ты веришь потому, что просто трусишь перед смертью. Ты ее боишься. Я думала, что ты мужественная». То есть сомнение в искренности – только уже из уст родной дочери.
Понимаете, ситуация складывается такая, как будто старушка обязана оправдываться и перед друзьями, и перед дочерью. Спорить с ними, что-то доказывать. При этом, конечно, злиться, ругаться даже, разочаровываться – страдать.
С дочерью у нее и раньше были натянутые отношения. А сейчас они на грани разрыва. Мать продолжает делать то, что требуется от верующего человека, дочь ехидно улыбается и острит, иногда не выбирая выражений. Например, спрашивает: «А у тебя «Священное Писание» не вместе ли с трудами Ленина по воинствующему атеизму лежит»?
Бабушка, бывшая коммунистка, со священником посоветовалась. Он сказал, что ее теперешнее положение не что иное, как испытание. Крест это.
Так вот, с одной стороны, мы иногда обретаем что-то новое, увлекаемся им и верим в него, а с другой, нам приходится отказываться от старого, даже дорогого. С дочерью она уже почти не общается. И со старыми друзьям тоже. Но друзья – это не так больно. Но дочь!
Единственное, на что мать надеется, что «доченька» ее все-таки похоронит по-человечески, когда время придет.
