Мама боялась опозданий и заражала нас паникой. Щёлкнул чумазый тостер; она подцепила ногтем кусок зажаренной булки и кинула его на мою тарелку.
Отрезала сливочного масла и наспех размазала его ножом, сверху положила толстый ломоть сыра. Настя выжала три апельсина, а я спалила омлет.
— Девочки, к столу! — приказала мама.
Время поджимало. Я понадкусывала хлеб, залила в себя какао и убежала собирать ранец.
Лестничная площадка была погружена в темноту. Новая управляющая ставила дешёвые лампы, раз в два месяца они перегорали. В свете карманного фонарика я разглядела возле батареи тела, закутанные в одеяло. Рядом с лысой головёшкой торчала волосатая.
Я приложила палец к губам сестры. Мы молча уставились на лежащих. Из вещей у них были сумка из мешковины да рюкзак.
— Лен, ну опять бомжи ночуют, чего ты от меня хочешь? К вечеру не сдриснут — позвоним мусорам, — с раздражением прошептала Настя и продолжила собираться в университет.
— «Опять бомжи, опять бомжи», — передразнила я сестру, закрывая дверь и на цыпочках спускаясь по лестнице.
Жили мы недалеко от вокзала: вход был с улицы, домофон барахлил. Дом топили исправно, а толстые стены «сталинки» это тепло сохраняли.
Бездомные давно облюбовали наш подъезд.
Гости попадались разные. Устраивались на чердаке или под лестницей. Спать ложились поздно, а уходили чуть свет. Зачастую я их даже и не видела — только острый запах немытого тела подсказывал, что минувшей ночью в подъезде спал бездомный.
Встречались и буйные скитальцы. Прошлым летом с виду смирный мужичок взял меня за ранец и потянул на себя, но я схватилась за перила, разревелась и давай на помощь звать во всю глотку. Хорошо, сестра подскочила. Вечером того же дня он умолял соседку приготовить рагу из нашей кошки, а на прощание оставил кучу дерьма под батареей.
После третьего урока нас отпустили домой.
Пока я копошилась с ключами у двери, в спину прилетел вопрос:
— Девочка, еды лишней не найдётся?
— Не знаю, — промямлила я. — Наверное, найдётся.
— Если не сложно…
— Хорошо-хорошо, я спрошу у мамы.
Ни мамы, ни сестры дома не оказалось. В холодильнике на полке доживали остатки салата, цветной капусты и лука, в углу покоился натёртый сыр. Моё внимание привлекли тарелки с недоеденным омлетом. Не раздумывая, я переложила завтрак в одноразовые блюдца и вынесла их в подъезд.
Волосатая голова поблагодарила меня, а лысая буркнула:
— Думала, ты нас ментам сдашь.
— Никогда не стучала. Это соседка наша, тётя Таня, любит вызывать милицию.
— Не боись, мы не барагозим, — заверила волосатая и сунула в рот омлет.
Тишину нарушало чавканье. Глядя на её нечёсаные волосы, я вспомнила о своей укладке и смутилась.
— Меня Лена зовут, — выпалила я.
— Ангелина, — представилась волосатая.
— Даша.
Захлопнув дверь, я тотчас почувствовала себя в безопасности. Умылась, выпила чаю и села за уроки. К обеду появилась сестра, на ужин подоспела мама.
Они увлеклись телесериалом, а меня одолело любопытство. Когда я просунула голову в щёлку, девочки лежали в обнимку. Вдруг Даша распахнула глаза. От неожиданности я струсила.
— Садись к нам, — сестра звала меня на диван. — Чего пришибленная ходишь?
— Сама не знаю. Устала! — в ушах всё ещё пульсировала кровь.
— Посиди, чайку выпей. Скоро уж спать ложиться, — сказала мама.
— Мам, а можно мне полчасика за компьютером посидеть?
— Можно-то можно. Но не засиживайся. Полчаса и дуй в кровать.
В моей семье не замечали бездомных, а с хулиганистыми вели короткий диалог. Позвонят соседке, та мигом вызовет милицию. В этом смысле обращаться к ним за помощью — заведомо бесполезный труд.
Мои же извилины работали иначе. Интернет выдавал однотипные страницы, где трубили об одном и том же: в милицию, в ночлежку, коммунальщикам или управленцам.
Пейзаж с зелёным полем сменился чернотой. Мама погнала меня спать. Телефон и адрес ночлежки отныне хранились у меня в кармане.
Вопреки маминому указу я прокралась на лестничную площадку. Из окна пробивался тусклый свет от жёлтой луны.
— Ты чего не спишь? — пробасила Даша.
— Поздно ложусь, — соврала я.
— И школу не просыпаешь?
— Никогда.
— Ты молодец, — она усмехнулась, и я заметила ссадину под её губой, — я тоже никогда не просыпала.
— Вы в школе учились?
— А как же! В интернатской.
— И как, хорошо учились?
— Я-то хреново, а вот сестра, — она показала пальцем на Ангелину, — сестра в отличницах ходила.
— Так вы сёстры?
— Сёстры.
— У меня тоже есть.
— Видела уже. Высоченная, — и потянула руку вверх.
Настала пауза. Даша поскребла ногтем грязь на зелёных спортивных штанах.
— Лен, можно у тебя попросить кое-чего? — и после моего кивка продолжила: — У вас дома сигаретки водятся?
— Настя курит, но мама и не догадывается.
— Попросишь у неё? Уж больно хочется, третий день не курю.
— Если она узнает, мне будет худо.
— Тогда не нужно.
— Давай попробую.
— Не стоит…
Мне крупно повезло: из гостиной доносился Настин хохот. Я вытащила из её сумочки две тонкие сигареты.
— Как же я тебе благодарна, подруга! — Даша вытащила спички, подожгла сигарету и глубоко втянула дым.
Тут же проснулась Ангелина. Сестра протянула сигарету, та обхватила её потрескавшимися губами, выдохнула и продолжила дремать.
— Почему вы здесь? — решилась спросить я.
— Спим?
— Да.
— Потому что больше негде спать.
— Как же так случилось?
— Это долгая история, — задумчиво протянула Даша и, не дав мне возможности предложить помощь, продолжила: — Давай-ка я тебе всё расскажу, но будет это завтра. Спать охота. Если нас мусорá не выкинут, то потолкуем. А выкинут — что уж тут поделаешь. Договорились?
Утром я намеренно пережарила свои сосиски, чтобы сослаться маме на гастрит и скормить их в обед сёстрам.
— Да я знала, что вас не выгонят.
— Непременно выгонят, — сказала Даша, дожёвывая сосиску. — Давай я прогуляюсь по двору, а ты пока побудь с Ангелиной.
Она резко встала и побежала вниз, жвакая стоптанными армейскими ботами.
— Что ты хотела услышать? — грозно начала Ангелина.
— Мне бы хотелось вам помочь…
— Ограничимся одной хотелкой.
— Вот, — я протянула листок с координатами ночлежки, — взгляните.
— По-твоему, я — бомжиха? — она подняла на меня зелёные глаза. Кожа вокруг них иссохла и покраснела.
— Нет, что вы!
— Внимай, — скомандовала она. — Матушки не стало в девяносто третьем, и батенька запил. Хотя начал пить он ещё задолго до её смерти. Потом батеньку лишили прав, но он божился их вернуть и забрать нас из детдома. Разумеется, спиздел. Сначала, кстати, нас выгрузили в приюте. Там хоть кормили по-людски.
Потом перевели в детский дом, — она дёрнула плечом.
— Вам холодно? — ледяной ветер прорвался через открытую форточку. Я не могла дотянуться до неё.
— Мы с сестрой из закалённых, — Ангелина захлопнула форточку. — Зимой в детдоме приходилось тяжко. Окна старые, стены тонкие. Мало того, что дуло, так батареи ни хрена не топили. Укутывались в свитера и куртки, в шапках спали, на ноги по три пары носков натягивали, чтобы не окоченеть.
Она достала из кармана выцветшего пуховика огрызок яблока и жадно укусила его. Я услышала, как на зубах захрустели семечки. Из-под одеяла торчала её нога. Чулок был усеян дырками, большой палец наполовину вылезал наружу.
Громыхнула входная дверь. Я подумала, что вернулась Даша. Но на лестнице показалась моя сестра и позвала меня домой.
— Ну вот что ты вечно лезешь не в своё дело? – взорвалась я, только мы ступили на порог.
— Ты обалдела с бомжихами в подъезде сидеть?
— Никакие они не бомжихи! Это две сестры детдомовские, Даша и Ангелина.
— Чего они тебе ещё наплели? Не колются, наверное? И не пьют ещё, так? Да и не воруют? Может, даже не курят?
— Сама-то дымишь как паровоз.
— Тебе-то откуда знать?
— Всё знаю про тебя!
«Толкучку» я проиграла: Настя заперла меня в кладовке. Как насолить сестре, я сообразила не сразу. В её тумбочке хранились десятки, а может, и сотни пар носков. От следков до гетр. Вспомнив о дырявом чулке Ангелины, я решила сделать гостье нашего дома подарок.
Зная о сестринской зависти не понаслышке, я прихватила две пары шерстяных носков. Длинных, хоть до колен натягивай.
Вечером мама костерила меня за разговоры с бездомными — я думала, и вовсе отлупит, но обошлось. Как я ни пыталась её переубедить — всё тщетно. От беспомощности зарыдала и свернулась на кровати в позе эмбриона.
Уже в ночи моя дверь приоткрылась, в комнате посветлело. Зашла мама. Она долго извинялась передо мной за крики. Тогда я решила, что самое время поведать ей историю Даши и Ангелины. Не знаю, прониклась ли тогда она историей или притворилась, но помочь согласилась.
Сёстры по-детски радовались тёплым носкам. На обед их ждала яичница со свежим хлебом и чай.
— Мы не местные, с области приехали. Можно сказать, из городка, — продолжила вчерашний рассказ Ангелина.
— А чего приехали — и сами не знаем, — вставила Даша.
— Из общаги-то нас попёрли, а на квартиру ещё очередь не пришла.
— Не больно-то и надо, — снова влезла её сестра.
— Как зима календарная кончилась, так и попёрли. Перекантоваться нам не у кого, вот и ночуем где попало.
— У вас совсем никого нет? — спросила я.
— Мы с детдомовскими не слишком-то якшались, Ленка, — как бы подтрунивая, сказала Даша.
— Был один, дядя Витя. Он как бы курировал наш детский дом.
— Задушила бы суку! — крикнула Даша, уже не подтрунивая.
— Тише давай, мы в гостях, — Ангелина одёрнула сестру. — Вот, значит… дядя Витя — подонок, но щедрости ему не занимать. Вкусное приносил, одежду новую дарил, игрушки, потом сиги, резинки. Но за подарки полагалась оплата: он отводил нас в бытовку и в губы целовал.
— Надеюсь, он уже подох. Это он тебя только в губы целовал!
От их рассказа у меня похолодела спина.
За ужином мама настаивала:
— Они тебе чего угодно наплетут, это же детдомовские! Враньё у них в крови.
— Мам, ну это правда, — заскулила я.
— Тебе-то покуда знать, дорогая моя?
— Ну зачем им мне врать?
— Чтобы втереться в доверие. Думаешь, я не знаю, что ты им еду таскаешь? Знаю. Завтра одежду начнёшь, а послезавтра и в квартиру пустишь.
Отношение девочек к ночлежке осложняло мою миссию. Завтрашний план-минимум включал курсы швейного мастерства за школьным двором, опрос завхоза и одноклассников. Где работа, там и дом будет.
Крупная женщина из швейки дала добро и обещала помочь, если у сестёр руки на месте. И мой друг Пашка ручался уговорить старшего брата, главного на овощебазе. Завхоз назвал себя человеком подневольным, и то было правдой. Нужно стучать выше.
Пусть их слова и не давали никаких гарантий, с моего лица не сходила улыбка. Благие вести неслись домой впереди меня.
Только вот в подъезде ни Даши, ни Ангелины не было. Рюкзак, сумка, одеяльце — всё пропало. На батарее лежали подаренные пары носков и записка со словом «спасибо».
